По заявкам жертв печати. 15 бессмертных цитат Михаила Жванецкого
О российском кино
«И вроде бы усиленно смотришь, а ничего не видишь. И председатель так не ходит, не говорит, не ест. И влюбленные эти, взятые целиком из жизни голубей, тоже нечеловечески ходят у фонтана и нечеловечески смотрят вдаль. И тем, кто никогда не был в колхозе, как-то не верится, а те, кто там живут — жутко ругаются и матом кроют Голливуд!».
Об эффективности некоторых российских препаратов в сравнении с зарубежными
«Что смешно: те лекарства, что подробно делаем, точно выдерживая технологию, сами и глотаем. А потом слышны медицинские крики — как же, точно по формуле СН3СОС2Н5 плюс метилхлотилгидрат на пару — не помогает, а точно такая же швейцарская сволочь эту бациллу берет! Опять проверяем СН3СОС2Н5 на пару — не берет, и, что особенно противно, название у них одинаковые. Ну, а Швейцария, совсем маленькая страна. Красноярский край покрывает ее, как бык овцу. Она тужится и работает, как дизель в Заполярье, но не в состоянии вылечить всех желающих в той далекой стране, где мы как раз и процветаем».
О семейных ценностях
Отец зажал сына в углу.
— У тебя два яблока. Я одно выбросил. Сколько у тебя осталось?
Тихое скуление.
— У тебя было два яблока. Я одно порезал на куски. Сколько у тебя осталось?
Скулеж, тычки, прижатие к стене.
— У тебя было два яблока. Я одно сожрал. Я! Я сожрал. Сколько у тебя осталось?!
Плач, рев, удары.
— Ты держал в своих грязных руках два немытых яблока. Я вырвал у тебя одно и сожрал. Сколько у тебя осталось?
Крик, плач.
— Папа! Не надо! — Нет, надо! У тебя было два яблока. Я у тебя вырвал и растоптал одно. Одно из двух я растоптал ногами. Сколько у тебя осталось?!
Дрожание, вой, крики, визг мамы…
О ЖКХ и обращениях по инстанциям
«Липкин, пожилой человек, инвалид без ноги, мог бы отдыхать, но пишет, интересуется, когда отремонтируют лифт. Письмо написано прекрасным языком, со старинными оборотами и яркими примерами. Страстно и убежденно написано письмо о разваливающемся потолке. За каждой строкой, как под каждым кирпичом, встают живые люди наших дней».
О беседах в социальных сетях
«Мы овладеваем более высоким стилем спора. Спор без фактов. Спор на темпераменте. Спор, переходящий от голословного утверждения на личность партнера. Что может говорить хромой об искусстве Герберта фон Караяна? Если ему сразу заявить, что он хромой, он признает себя побежденным. О чем может спорить человек, который не поменял паспорт? Какие взгляды на архитектуру может высказать мужчина без прописки? И вообще, разве нас может интересовать мнение человека лысого, с таким носом? Пусть сначала исправит нос, отрастит волосы, а потом и выскажется».
О советах Инстаграм-блогеров, особенно женщинам по поводу похудения
«Согласно указаниям нашей печати читал медицинские журналы и справочники. С целью сохранения здоровья и долгих лет жизни я три года согласно указаниям медицинских журналов не ел яиц и масла. Потом оказалось, что это ошибка, не нужно есть мяса. С целью сохранения здоровья и долгих лет жизни я два года не ел мяса, но, оказалось, что это ошибка, нужно есть меньше хлеба и больше двигаться.
Я перестал есть хлеб и больше двигался. Пишу из больницы. Я и мои товарищи лежачие просим вас исполнить чего-нибудь веселого по заявкам жертв печати».
О шпилях Солсбери, «Новичке» и разговорах о секретных делах по открытым каналам
— Скажите, это институт по отработке ориентации ракет в безвоздушном пространстве?
— А-а-а! В институте упала трубка и раздался выстрел. Застрелился начальник третьего отдела.
На следующий день куча опавших листьев, под которыми ревели грузовики, переместилась в тайгу. На старом месте только ветер шевелил оставшийся кусок парового отопления.
Звонок. Скажите, пожалуйста, это институт по отработке ориентации ракет в безвоздушном пространстве?
— А-а-а! Опять! А-а-а! Ба-бах! Застрелился опытный сотрудник-секретчик, гордость организации.
На следующий день вся тайга вместе со снегом переехала в Каракумы.
Звонок. Простите, пожалуйста, это опять я, я вам, наверное, надоел… Это институт по отработке ориентации ракет в безвоздушном пространстве?
— Да. Чего тебе?
— Надю можно?
О локдауне, видеокамерах и прочем «цифровом концлагере»
«В конце каждой улицы поставить турникеты. Конечно, можно ходить и так, и на здоровье, но это бесшабашность — куда хочу, туда и хожу. В конце каждой улицы поставить турникеты. Да просто так. Пусть пока пропускают. Не надо пугаться. Только треском дают знать. И дежурные в повязках. Пусть стоят и пока пропускают. Уже само их присутствие, сам взгляд… Идешь на них — лицо горит, после них — спина горит. И они ничего не спрашивают… пока. В этом весь эффект. И уже дисциплинирует».
О женщинах
«В любой город к нему едет, потерять работу не боится. В дождь приходит, в пургу уходит. Совсем мужчина растерялся и в сторону отошел. Потерялся от многообразия, силы, глубины. Слабже значительно оказался наш мужчина, значительно менее интересный, примитивный. Очумел, дурным глазом глядит, начальство до смерти боится, ничего решить не может. На работе молчит, дома на гитаре играет. А эта ни черта не боится, ни одного начальника в грош не ставит. До Москвы доходит за себя, за сына, за святую душу свою. За мужчин перед мужчинами стоит.
Так и запомнится во весь рост: отец плачет в одно плечо, муж в другое, на груди ребенок лет тридцати, за руку внук десяти лет держится».
О запрете мата
«Я, в общем, на вас! На вашу баржу!.. На ваш канал!.. На всю вашу степь!..»
О заседаниях Госдумы
«Кто сказал, что мы ничего не умеем? Бред! Выше всего мирового уровня. Интриги, подготовки, заготовки, сплачивания и рассеивания… Блеск! Я в восторге! Я надеялся на малое: законы, решения… Чушь и бред! Мы получили большее — огромную и прекрасную картину работающей машины, не дающей результатов. Гора родила мышь: отмену статьи II, которую давно уже отменили».
О людях за все хорошее и против всего плохого
«Размашистое чувство, включающее в себя безжалостность, беспощадность и жестокость, называется добротой».
О героизме россиян
«А где-то сорок тонн бумаги горело на складе, электрики концы голые оставили. Так кладовщик на себе килограмм двести вынес. А другой ему кусок кожи дал своей, той, что ближе к рубахе. Ты читаешь и думаешь: где-то рвануло, где-то упало, где-то сломалось, и всегда найдется он — он вытащит, он влезет, он спасет. Хорошо, если заметят, а сколько их, безвестных, лежат под машинами на дорогах наших в снег и в дождь. Конечно, с запчастями, слесарями, передвижными мастерскими каждый дурак сумеет, а ты вот так — в холод и в зной, за пятьсот километров от Усть-Улыча, за триста до Магадана, один, с ключом, на дороге. Вот ты и герой, только ты этого не знаешь. И не знаешь, сколько всего разного держится на твоем героизме, ибо подвиг одного — это очень часто преступление другого».
Об оптимизме граждан России
«Часы купили, через два дня календарь отказал. На дворе уже тридцатое, а он все десятое показывает. Выпили мы по двести пятьдесят, посмотрел я на часы — нормальные часы. Потом стрелки остановились, мы — по триста… Я посмотрел на часы: Господи, корпус есть, циферблат есть, чего еще надо? Шикарные часы. А когда потолок в квартире завалился, мы вообще по триста пятьдесят грохнули. И правильно. Сдавали зимой, мазали осенью. Нельзя же все летом делать! Нормальная квартирка. Опять в санаторий попали специализированный. Еда там — что в кинотеатрах в буфетах перед «Щитом и мечом» дают… Но у нас с собой было. Мы в палате приспособились — кипятильничек, плиточка, концентратик гороховый. Нормально, говорю, Григорий!.. Отлично, Константин!»
О нашем светлом будущем
«Станет лучше обязательно. Станет будет быть. Болезнь принимает здоровую форму. Здоровье тускло засветилось сквозь хилость постановлений, неисполнение которых лишь свидетельство живого ума и сообразительности народов, с трудом населяющих нашу страну».