Гуляем по Москве: 5 атмосферных двориков столицы

Двор уже давно стал не только пространством у жилого дома, но и предметом научного исследования. Он считается моделью мира, а жильцы соседних домов — моделью общества, в которой представлены всевозможные типажи: балагур, чудак, склочник и так далее. Двор принято характеризовать как интимное, «свое» место в противовес «чужой» улице, где формируется чувство защищенности от внешнего мира.

История московского двора началась во второй половине XIX века — тогда город застраивался многоквартирными доходными домами. Сначала дворы были, как сказали бы исследователи, «функциональным» пространством без соседских встреч, детских игр и бесчисленных хозпостроек. Литературный критик Виссарион Белинский в очерке «Петербург и Москва» ничего не написал о душевности московского двора, зато указал на его безлюдность:

«Обыкновенно, входите вы там на довольно большой двор, на котором, кроме собаки или собак, ни одного живого существа; спросить некого, надо стучаться в двери с вопросом: не здесь ли живет такой-то, потому что в Москве дворники редки, а звонки еще и того реже…».

Многое поменялось в советское время. Во дворах начали складываться сообщества: там играли соседские дети, молочники развозили молоко в стеклянных бутылках, дворник поливали клумбы из длиннющего шланга. Люди жили в коммунальных квартирах, и общность быта продолжалась в дворовом пространстве. Соседи знали, кто кому приходится Ваня, Петя или Саша из 17-й квартиры и куда он переехал. Двор был площадкой для общения и досуга. Историк и археолог Владимир Кадеев вспоминал о своем детстве:

«Посещали мы постоянно бесплатные сеансы кино, которые смотрели во дворе дома №6 по улице Дарвина, где экраном служила выбеленная стена этого дома. Этот дом был местом, где жили военнослужащие, и поэтому туда регулярно приезжала киногруппа и демонстрировала различные фильмы. Мы пролазили через всякие щели, например, под железными воротами дома, и потом тихонечко сидели и, открыв рот, смотрели эти киносеансы».

Однако именно сообщества складываются далеко не всегда. Представляется, что двор, в том числе московский, находится в глубоком кризисе. Может, оно и так, вот только двор из пространства превратился в «концепт», который проникает в сознание и привлекает ощущением единства и общности — понятиями, редкими в наше время. Вспомните, с каким желанием соседи во время пандемии выходили на балконы малоэтажных и панельных домов и пели хором.

Лучшим началом знакомства с двором станет прогулка по местам, предложенным историком и знатоком Москвы Сергеем Никитиным-Римским — историком-урбанистом, старшим научным сотрудником Музея Москвы, автором книг «Прогулки по Риму» и «Страна имен» и основателем дисциплины «Сравнительное двороведение».

С октября организаторы проекта будут каждый месяц встречаться в Музее Москвы (Зубовский бульвар, 2, стр.1), чтобы вместе со зрителями изучать московские дворы.

«Машина для москвичей была фетишем». Интервью с директором Музея транспорта Москвы

Подворье построили в начале 1900-х годов как доходный дом Саввинского монастыря, его проектировал мастер модерна Иван Кузнецов. Дом в псевдорусском стиле напоминает терем: башенки, полукруглые окна, узоры из плиток и изразцы. Внутренний дворик раскрывает красоту барокко: на стенах видны гигантские скульптурные ракушки, за окнами — шикарная лестница в стиле модерн.

В 1930-х современную Тверскую улицу расширяли и несколько домов на первой линии решили не разбирать, а перевезти вглубь квартала. В 1939 году подворье по проекту Эммануила Генделя передвинули на 50 метров. Жильцов из здания не выселяли, хотя те хотели покинуть квартиры: эпоха рекордов жаждала новых подвигов.

Кстати, сам дом №6 по Тверской, который сегодня прикрывает терем Кузнецова, — настоящий «дом-мутант». Под одним неоклассическим уличным фасадом здесь собраны здания или их части с XVII по XX века. Гуляя по двору, можно наткнуться, например, на раскрытые реставраторами фрагменты терема, в котором ныне ресторан «Арагви». Здесь же находится легендарный музыкальный магазин «Трансильвания», известный меломанам уже на протяжении 30 лет.

В 4-м лозунге в «Лозунгах электрозаводу» Маяковский пишет: «Лентяев и разгильдяев сметайте начисто! Даешь работу высшего качества!», в 5-м — «Того, кто любит водкой нализаться, не проймет никакая рационализация», в 6-м «Богомольных прогульщиков с Электрозавода вон». Электрозавод встречается не только у Маяковского и на фотографиях Родченко, но и в путеводителях по Москве.

«Когда мы готовили спектакль на Электрозаводе [иммерсивный спектакль “Красный вольфрам”], то обнаружили, что для интуристов был разработан специальный маршрут вокруг него, который публиковался в путеводителях. Этим районом гордились, и гордились по праву: здесь немало памятников, которые в то время считались образцовыми», — рассказывает Сергей Никитин-Римский.

Лучи от Электрозавода, «фабрики света», протянулись почти по восточной части города: по обе стороны от Яузы в 1920-1930-х годах строили бараки и дома в стиле конструктивизм. Никитин-Римский советует посетить дворы жилого поселка в Преображенском, созданный по проекту архитектора конструктивиста Ивана Николаева. Здесь рядом с заводчанами жили рабочие с шелковой фабрики, а также сотрудники НКВД и ОГПУ. Сейчас комплекс ждет реставрации.

Приют для малолетних призреваемых имени Федора Гааза торжественно открыли в мае 1914 года. В нем размещали около 200 детей. Преподаватели и воспитатели жили в отдельных квартирах в здании для сотрудников. На тот момент в комнатах уже было отопление и освещение. Кстати, меценат, который дал деньги на строительство приюта, пожелал остаться неизвестным.

Приют неслучайно был назван в честь легендарного врача немецкого происхождения — он был борцом за улучшение условий заключенных, с него же начинается традиция служения интеллигенции народу. Он был полковым лекарем во времена Отечественной войны 1812 года, исследовал минеральные воды на Кавказе, помогал малоимущим, ссыльным и заключенным. Его называли святым доктором. В романе Федора Достоевского «Идиот» врач стал прообразом «действительного статского советника, с немецким именем, который всю свою жизнь таскался по острогам и по преступникам». А писатель Александр Герцен считал его «преоригинальным чудаком».

«Здесь можно полюбоваться тонкой прорисовкой деталей, посмотреть, что такое неоклассицизм. В планировке читается дворцово-усадебный образ, воображение дорисовывает большой сад с фонтанами и оранжереями, но дома не строились для начальников предприятий или же значимых партийных лиц. В основном тут были коммунальные квартиры. Нередко в дома селили людей, которые работали в другой части города. В разговоре с местными жителями выяснялось, что некоторым из их родителей до предприятий было часа полтора на трамвае», — рассказывает Сергей.

«Сверху открывается вид на ампирный фронтон гостиницы, который не виден с улицы, слегка заросший березками. Вспоминается сразу что-то из тургеневских романов, или “Дом с мезонином” Чехова, хотя ты не за городом, а в центре Москвы. Маршрут по Покровке должен непременно с этого тбилисско-московского двора».