«Если говорить, что наша жизнь закончится с нашей смертью, то эта жизнь не имеет смысла». Интервью с Петром Мамоновым

Интервью было опубликовано в журнале 
«Time Out Москва» №114, 29 января 2007 года.

В середине 80-х к гениальному дебоширу, алкоголику и фронтмену московской рокгруппы «Звуки Му» Петру Мамонову приклеилось обращение «отец родной». Самое удивительное, что через 20 лет он действительно стал отцом родным, причем почти для всей России. Показанный по ТВ в новогодние праздники фильм «Остров», где Мамонов играл кающегося чудотворца и пастыря Анатолия, уступил по рейтингу только телеобращению Путина.

Совместив в себе достоинства коммерческого и артхаусного кино, «Остров» стал самым обсуждаемым фильмом прошлого года, заставив одних говорить «Бог есть. Я это понял», а других — по-снобистски презрительно морщиться.

Режиссер Павел Лунгин не мог найти на главную роль более подходящего человека, и успех фильма — это в большой степени заслуга Мамонова. Поэт, прошедший путь от пропащего рок-шута до морального авторитета нации, всю жизнь делал, по собственному выражению, «то, чего моя левая нога захочет». Однако Мамонов на этом трудном пути ни разу не был уличен во лжи, не был замечен в пустословии и стяжательстве, и потому люди ему верят.

«Остров» вышел в прокат несколько месяцев назад, но все обсуждают его до сих пор. Как вы думаете, почему?

Давайте начнем с начала, с вашего позволения. У нас в деревне есть поговорка: «Тебе из твоего погреба виднее». Я вижу из своего погреба, что кино находится в состоянии глубокой депрессии. Что же случилось? Дело в том, что появилось слишком много развлечений. Все жаждут развлечений: «Давайте побольше крови, покажите еще одну голую задницу! Развлеките меня скорее, помираю от тоски! Не могу я оставаться наедине с самим собой ни минуты!». Попробуйте выключить на минуту свет, лечь и ничего не делать, ни о чем не думать, и вы — нет, я буду говорить о себе — и я увижу, как я беден. Не может человек жить с собой, а только с этими плеерами, со всеми этими… Придумают новые увеселения, скоро по воздуху полетим — автомобили исчезнут. Это все мы быстро придумаем. Мы не придумаем только, как жить с самим собой, потому что это давным-давно придумано. Вот про что наше кино! О том, как нам жить каждую минуту. Без Бога жить нельзя.

Кто он, отец Анатолий — чудотворец, экстрасенс?

Я не могу говорить о своем персонаже в отрыве от себя, потому что я не профессиональный актер. И трудно говорить о себе —каждый раз это выглядит хвастовством. Один человек сказал про меня: «Петр — поэт». А поэзия — это постоянная работа. Это не «после работы искупнемся». У меня всегда работа, всегда у меня кожа содрана: я все чувствую — и плохое, и хорошее. Если у меня удачный период в жизни — все это выливается в песни, а если неудачный — то в печаль, мрак, уныние, алкоголь и другие плохие вещи. Ну как у всех людей. Но я хоть твердо знаю, где свобода. Не свобода делать все что хочу — это не есть свобода, а есть рабство. Свобода от греха. Нужно постоянно чистить себя, видеть собственную гадость. Если ты гнилой такой бегаешь, какой от этого толк? Ну заработал ты денег, ну обеспечил семью, а что дальше? Я много раз был в Германии, в Бельгии, там у всех все есть. Дом есть? Есть. У сына дом есть? Есть. Яхта? Есть. Теннисный корт? Есть. Все есть, а дальше что?

То же самое — больше денег, яхт и теннисных кортов…

Вот и я в таком положении оказался в 45 лет:есть любимая жена, прекрасные дети, дом замечательный, работа прекрасная и любимая, и никуда мне не надо спешить, ни перед кем не надо отчитываться — а мне жить не хочется. И начал искать. Далеко ходить не стал: вот моя страна, что это там люди стоят, молятся зачем-то? Дай посмотрю! Купил молитвослов, открываю — а там все, о чем моя душа тоскует. Поначалу ничего не выходило, корячился, но хоть знал, куда иду. Один проповедник сказал: «С какой стороны ни тронь — отовсюду вонь». Пока не трогают, пока хвалят — все хорошо: я и внимательный, и помочь могу. Но стоит кому-нибудь крикнуть: «Да что ты все выпендриваешься на сцене, что ты все самолюбованием занимаешься?» — «Что?!». И закипает все внутри, и вижу, как я несовершенен. Мой герой идет по тому же пути, но увереннее. Чем отличаются святые от нас? Решимостью. Он решил раз и на всю жизнь: все, больше не курю, не пью, ни на день рождения любимой девушки, ни на смерть бабушки — ни рюмки. Господь видит эту решимость в его сердце и дает ему радость. Вот она, независимость. Теперь посади его в чеченскую яму на цепь, в тюрьму — ему везде будет хорошо.

Ваш герой, может, и свободен от своих грехов в настоящем, но все равно страдает, ведь были грехи в прошлом.

Мой друг, если говорить, что наша жизнь закончится с нашей смертью, то эта жизнь вообще не имеет смысла. Задумайтесь над этим. Почему трудится Анатолий? Почему он выбрал этот путь? Он верит, что человек бесконечен. Он только начален, конца у него нет. Душа его уходит в вечность. Сколько вам отмерено —живите в трудах и потах, чтобы потом пребывать в вечной любви. Разве это того не стоит? Да и в самих трудах заключено счастье, по опыту знаю. А вы говорите «покой». Стакан пива купи, вот тебе и покой на пять минут. Если вам надо такого покоя — пожалуйста. Мне такого покоя уже не надо, это меня не успокаивает. Потом, простите меня, но вы все спрашиваете о моей роли. Вы очень ловко устроились— перекладываете свою работу на нас. Мы показали фильм — вот и думайте.

Хотелось бы в диалоге с вами…

А я ничего не думаю об этом, мои мысли — на экране. Поймите меня правильно, я не отбрехиваюсь.

Конечно, давайте поговорим о вас. Москва, 1986 год. Можете провести черту между собой тогда и сейчас?

Разные люди. Жизнь течет, люди очень меняются: и я, и вы. Если человек не меняется, значит, он мертв. Поэзия тогда и поэзия сейчас… Ну откуда мне знать, заблудившемуся? Я не могу безапелляционно судить, как это делает наше телевидение. Скоро я вам выдам передачку — никому мало не покажется. Представьте: сидит пожилой человек, и при нем говорят: «Как же с Виктором Петровичем приятно работать! Какой он внимательный, всегда выслушает!» А Виктор Петрович сидит и глазки потупил. Понимаете, что происходит? Я хочу сделать передачу о тщеславии. Но выведу в главные лица себя и такое выдам хвастовство безудержное, что все покраснеют. Потому что один гон кругом. Вспомните: 25-летие дружбы того с тем празднуется по Первому каналу нашей великой страны. Вообще, кто они такие?

Я пропустил это событие.

Пропустили? Я могу их назвать: Владимир Винокур и Лев Лещенко. Нет, я к ним отношусь с огромным уважением — не будем о личностях. Мы все привыкли брать и бежать. А отец Анатолий не бегает, он тачку туда-сюда толкает, а в душе его что-то происходит, и ему все лучше, лучше. И не все же он мучается. Бывают моменты, он и кораблик пустит — улыбнется, и клюковку съест. Вера не одни только мучения дает, она и такое дает, что взлетаешь. Даже мне, грешному, который 45 лет по улицам бегал, дает такое, что думаешь: «Ну, блин! Что с этим делать?».

Вот мы примерно в таком изумлении пребывали все 40 дней съемок на Белом море с Павлом Семеновичем (Лунгиным — прим. Time Out), который не разучился удивляться, открывать рот от изумления и так и снимать. И сделали мы простое чистое кино, чего там говорить. Никакой в нем нет агитки, а чем-то оно людей будоражит. Потому что жизнь трудна. Нужно иметь что-то, на что можно опереться. А люди не знают, на что опереться. Я давно живу в провинции, там люди добрее, а денег у них меньше. Выходит, чем хуже, тем лучше. А чем удобнее и комфортнее, тем душе беднее. В глуши, когда набегаешься 12 часов по ветрам, придешь домой и скажешь: «Господи, слава тебе!» — и на пол бухнешься. Это вовсе не значит, что всем нам надо в пещеры ехать и уголь возить, а просто терпимее надо быть. Ну сказала она лишнее — пропусти мимо ушей, она тоже устала, не меньше твоего. И давайте накапливать по чуть-чуть положительные моменты. Вот оно, христианство.