Владимир Панков: «Работать надо с теми, кто хочет»

Владимир Панков: «Работать надо с теми, кто хочет»

Маргарита Лялинская   14 июня 2017
7 мин
Владимир Панков: «Работать надо с теми, кто хочет»

14 июня обновленный Центр драматургии и режиссуры открывается премьерой «Москва-открытый город. Переход». Time Out встретился c обладателем «Золотой маски» и худруком театра Владимиром Панковым.

— Прежде вы были приглашенным режиссером и приглашенным преподавателем на чужих курсах. Теперь у вас есть и свой театр, и своя мастерская. Страшно ли это, когда мечты сбываются?

— Каждому дается по его мечтам, по его силам и возможностям, и, может быть, это и правильно, что раньше не давалось. Мы прошли много разных резиденций, мыкались по разным площадкам. Я тогда переживал очень сильно, а сейчас понимаю, что если бы мне тогда дали все это, то, может, я и сложился бы сразу под этим грузом. Этот опыт был необходим.

— Вы в прошлом году набрали курс, это совсем молодые ребята. Они как-то подпитывают вас?

— Ничем они меня не подпитывают. Они только забирают и едят за обе щеки. Им повезло, с ними возятся каждую секунду все педагоги. Сейчас вот будут играть экзамен на Поварской. Кому еще такой подарок выпадает? Мне бы хотелось, чтобы они понимали свое счастье, но, с другой стороны, так заявлять — тоже нескромно.

— Новые студенты — это всегда новое поколение. Чем оно отличается от вашего?

— Я не могу судить по нашим студентам целое поколение. Я-то думал, они дерзкие, а они какие-то тепличные. Полное ощущение, что они родились в советское время. Очень ранимые, трогательные. Это прекрасная черта, но они меня этим страшно удивили.

— Я знаю, что вы начали работу со студентами с современной драматургии.

— Да, сначала попробовали Макдонаха. Я, когда сам читал, смеялся: так здорово, лихо. Начали читать с курсом, и я чувствую — холодок, недоумение. Не попадает. Не звучит. Поскольку мы будем осенью выпускать спектакль «Старый дом» по легендарной пьесе Казанцева, я решил попробовать ее с ними. И тут — парадокс! — я понимаю, что она у них отзывается. А ведь это о шестидесятниках. Может быть, у нас этот советский период на уровне ДНК сидит, я не знаю.
 

«Единственное, о чем я жалею — что многие люди не дошли до того момента, когда у нас появился собственный театр».

— Они уже играют спектакли?

— Да, спектакль «Я есть». Я постарался пробраться к ним через современные ритмы и современные темы. На лето они получили задание — написать небольшой монолог о себе. О яркой вспышке любви и яркой вспышке ненависти. Они очень ответственно к этому подошли, смогли остаться на грани: и не закрыться, и не выйти на псевдоисповедь. Когда мы их попросили прочитать, получился фантастический эффект. Они ничего не играли, и все рыдали. Их монологи звучали не хуже современной драматургии.

Параллельно мы начали работать и с небольшими отрывками из современных пьес. Пересечение этих текстов и их собственных позволило им пробраться к современной драматургии, не потеряв себя. Я хотел, чтобы они и сами к себе продрались. Чтобы они были честными и откровенными, находясь на площадке. Я есть, хочешь — люби меня, хочешь — не люби, но я уже есть, я стою на этой площадке. Мне кажется, что для артиста очень важно понимать, что ему есть, что сказать.
 

«Москва — открытый город. Переход»
© Олеся Хороших

— Насколько я понимаю, сейчас в театре сосуществуют резиденты, труппа и лаборатории. Как они все уживаются под одной крышей?

— Очень хорошо, стали уживаться. Может быть, потому что их любят, уважают. Театр — это маленькое государство, в котором существуют свои негласные принципы. Я считаю, что каждый человек, который приходит в это место, должен его любить и уважать. Без любви и самоотдачи здесь ничего не произойдет. Мне кажется, когда был жив Алексей Николаевич, так здесь и было. Мы приходили, потому что нам было интересно, потому что нам было, что сказать. Ты не должен думать о том, сколько ты получишь взамен. Это изначально тупиковая ветвь.

— Удалось ли вашей студии SounDrama вписаться в труппу ЦДР?

— Я перефразирую вопрос: не студии вписаться в ЦДР, а ЦДР — в нее. В том, что касается человеческих качеств, за саундрамовцев я никогда не переживаю вообще. Единственное, о чем я жалею — что многие люди не дошли до того момента, когда у нас появился собственный театр. Раньше ушли с дистанции или жизнь их повернула в другую сторону. Это счет не к ним, а к себе. Мне обидно, что я их потерял. В тех, кто остался, я не сомневаюсь. Эти люди влюбляют в себя, куда бы они ни пришли, они несут в себе особенную энергию.

Здесь произошло то же самое. Я очень переживал за труппу ЦДР, но я надеюсь, что слияние уже произошло. Пока, до премьеры, так говорить преждевременно, но уже сейчас на репетициях я вижу целостность. Люди стали понимать друг друга, они общаются, смеются вместе. Главное — не разрушить эту среду, ведь дальше пойдут спектакли, где не все задействованы, а от актерской амбициозности никуда не деться. Но будем надеяться.

Сейчас я уже не подразделяю труппу на студию SounDrama и ЦДР — для меня это единая труппа. Я хочу, когда закончится сезон, сделать одну общую фотографию. Для меня она будет как тест — [будет видно], с какими лицами люди будут сидеть на этой фотографии.
 

«Москва — открытый город. Переход»
© Олеся Хороших

— Я слышала, что для артистов ЦДР проходили какие-то тренинги.

— Да, это тоже был важный этап. Сначала большинство артистов не поняли, зачем это нужно, зачем снова учиться. Думали, что их измором берут, хотят вытурить из театра. Но сейчас, в процессе работы, они осознали, что это не моя прихоть.

Мы должны говорить на одном языке. Хотя есть несколько артистов, которые сейчас не работают, и об этом тоже надо сказать. Что-то у нас не сошлось. Но я считаю, что надо работать с теми, кто хочет.

— Сейчас в театре готовится премьера «Москва — открытый город. Переход». В его названии соединились названия двух легендарных спектаклей ЦДР. Это только дань памяти или в новом спектакле есть что-то и от старых?

— Это дань уважения не спектаклям, а людям — Алексею Николаевичу Казанцеву и Олегу Львовичу Кудряшову. У «Москвы — открытый город» была модульная структура, сейчас мы пытаемся этот ход повторить. Тогда разные режиссеры — Оля Субботина, Владимир Мирзоев, Володя Агеев — ставили отдельные сцены, но та структура была проще — между отрывками, пока переставляли декорации, просто играла музыка. Мы пошли дальше, пытаясь сочинить и сделать переход от отрывка к отрывку самодостаточными произведениями.

Что касается Олега Львовича, то, когда мы учились у него на курсе, он предложил нам взять поэтов-концептуалистов и сделать маленькие зарисовки разных социальных персонажей. Из этого на тот момент ничего не вышло, но я уже тогда решил, что мог бы получиться неплохой спектакль. Когда мы выпустились, я подумал: «Я ученик Олега Львовича? Да. Имею я право развить эту идею? Да». И сделал свой «Переход». Хотя в новой постановке мы тоже обращаемся к современным социальным типам, эти спектакли совершенно разные: за эти годы мы уже обросли новыми приемами. Для меня «Москва — открытый город. Переход» — спектакль, который задает векторы нашей будущей работы: это и хореография, и режиссура, и композиторское искусство.

— Насколько самостоятельны были режиссеры-стажеры в рамках лаборатории, если вы делали спектакль вместе?

— Они были абсолютно свободны. Со своей стороны я пытался им донести идею, что слово «переход» содержит в себе много смыслов: это переход и от жанра к жанру, и от слова к звуку, и от звука к жесту. Вообще, переход в постановочной режиссуре — это прием, которым нужно владеть. Надо уметь выстроить вязь — переход от одной сцены к другой. Тогда он может стать самостоятельной сценой. Именно эти сцены-переходы мы делали со стажерами все вместе, для меня это было принципиально. В первую очередь режиссеры они, я — художественный руководитель постановки. Я хочу, чтобы в ЦДР открывались новые и новые имена молодых режиссеров.

выберите открытку

Каролина Росляк
1) Каролина Росляк (1)
Михаил Рубанков
2) Михаил Рубанков (2)
Катя Улитина
3) Катя Улитина (3)
Егор Корягин
4) Егор Корягин (4)

1) Каролина Росляк;

2) Михаил Рубанков;

3) Катя Улитина;

4) Егор Корягин.