Фауст

Каждый раз удивляешься, насколько конкретно и просто Някрошюс умеет говорить о высоких материях: его метафизический «Фауст» полностью «заземлен», лишен привычной иерархии «рай — земля — ад». Все действие происходит на земле, среди конусов-чумов, усыпанных маленькими кривыми окошками. Но отсутствие небес и преисподней вовсе не означает отсутствие Бога — он здесь есть, просто воплощен в образе грустного мужчины в длинном белом пальто (Повилас Будрис). Мужчина раскручивает вокруг оси положенное на камень бревно — в буквальном смысле это действие символизирует сельский труд, но метафора считывается сразу: он вращает Вселенную.

В «Прологе» трагедии Бог решает с помощью Мефистофеля проверить своего «раба», предоставляя злому духу свободу, а человеку — свободу воли. Эта инициатива оборачивается известными последствиями — продажей души дьяволу. И все бы было очень плохо, если бы не любовь. В этом смысле «Фауст» вполне продолжает линию двух других спектаклей Някрошюса — мрачного «Макбета» и светлого «Отелло»: даже если впереди лишь беда и смерть, мгновенье любви спасительно.

Фауста играет один из ведущих трагиков мирового театра Владас Багдонас, а Гретхен-Маргариту — Элжбиете Латенайте, которую летом можно было видеть в «Трех сестрах» другого литовца, Римаса Туминаса. Немолодой и даже более грустный, чем Бог, Фауст-Багдонас встречает Гретхен-Латенайте — олицетворение женственности: хрупкая девушка, распушившая волосы и кружащаяся по сцене, останавливается на миг, чтобы сложить на полу из палочек контур домика. И если сначала одинокого Фауста увлекает за собой уличная лампа, подпрыгивающая на протянутом через всю сцену проводе, то позже Гретхен потянет его в лежащий на полу железный обруч, стремясь отгородить себя и возлюбленного от беды.

«Фауста» хочется сравнивать не с недавними спектаклями театра Meno Fortas («Песнь песней», «Радости весны», «Благо осени»), а с шекспировскими «Макбетом» и «Отелло». Первый повествовал про обстоятельства, властвующие над человеком: не зря в финале в зал направляли ослепляющий прожектор-диск солнца, испепеляющего и давящего. Во втором, наоборот, герой был свободен от обстоятельств — молоденький и хлипкий Яго больше походил на мелкого пакостника, чем на злодея; мощный бритоголовый Отелло-Багдонас сам вершил свою судьбу и не воспринимал всерьез клеветника, которого легко мог придавить локтем к стене. Нынешний «Фауст» размышляет на ту же тему: что определяет человеческую жизнь — искушение или выбор, сила внешняя или внутренняя. Ответ на этот вопрос в нынешнем спектакле воплощен с фантастической простотой и красотой — так что мысль о том, что режиссер по уровню своего дарования не уступает драматургу, не кажется слишком смелой.