«Меня не интересует хороший вкус». Правила жизни «отвратительного и великолепного» Хельмута Ньютона
Философия
Вуайеризм в фотографии – необходимое и профессиональное заболевание. Смотреть, фиксировать, наблюдать, формулировать, находить мишень – таковы правила в нашем деле. Мир совершенно иной, когда смотришь на него через видоискатель. Если фотограф говорит, что не является вуайеристом, он либо дурак, либо лжец.
Я всегда тщательно готовлюсь к съемке, а потом снимаю так, как будто что-то пошло не так. По этой причине я больше не работаю с пленкой Kodachrome – эти фотографии выглядят слишком профессиональными, слишком зернистыми, слишком идеальными. Лучше уж будет то, что я называю “странным цветом” – я даже не против, чтобы абсолютно все было не так, до тех пор пока это выглядит слишком ужасно. Но во главу угла я всегда ставлю профессионализм.
Все красивое – фальшивка. Самый красивый газон – пластиковый.
Мои работы не несут никакого послания – они довольно просты и не требуют объяснения. Если порой они кажутся замысловатыми и их бывает трудно понять, то это лишь из-за большого количества деталей и насыщенности кадра. Но сами фотографии очень просты.
В моем вокабуляре есть два плохих слова: искусство и хороший вкус. Искусство – ругательство для фотографа, эта изящная чушь убивает все живое. А хороший вкус не имеет ничего общего с талантом. Меня привлекает безвкусица – это захватывает гораздо больше наличия вкуса, который представляет собой лишь стандартизированное мышление, и ничто иное.
Работы каких-то фотографов – это искусство. Мои – нет. Если они когда-то будут выставляться в галерее или музее, я не возражаю. Но снимаю я не для этого. Я – наемный стрелок.
Мои работы – все равно что истории, у которых нет ни начала, ни середины, ни конца.
Фешн-фотография
Я покончил с фешн-фотографией, потому что хотел делать нюдсы. Мода – это просто. Мода скрывает нюансы. А вот снимать кого-то полностью обнаженным – задача не из легких.
Однажды я сильно заболел и был на волосок от смерти. Тогда я пообещал себе, что если выкарабкаюсь, то больше никогда не буду потакать арт-директорам модных изданий с их идеями и запросами. Я буду снимать только то, что имеет непосредственное отношение ко мне, то, что я чувствую нутром.
Мне нравится работать в социуме с определенным набором табу – а мир моды именно такой. Подмечать эти табу и обходить их – вот что интересно.
Я по-прежнему считаю, что идеальный фешн-снимок – тот, что не выглядит как фешн-снимок. Пусть это будет кадр из фильма, сувенирное фото на память, звезда в объективе папарацци – все что угодно, кроме фешн-снимка.
Портреты
Мне нравится снимать людей, которых я люблю, людей, которыми я восхищаюсь, а еще людей знаменитых и в особенности людей печально известных. Последним моим печально известным героем был основатель крайне правой французской партии Жан-Мари Ле Пен.
Кого я люблю снимать? Тех, кого люблю, кем восхищаюсь и кого ненавижу.
Не буду скрывать, я стремлюсь заполучить скандальный снимок даже тогда, когда снимаю портреты. Я бы хотел быть папарацци. В случае с портретами необходимо вторгаться в личное пространство. Поэтому я восхищаюсь папарацци – вот кто действительно не боится вмешиваться.
Я всегда прошу моих героев быть самими собой. Думаю, это очень важный момент в случае с портретами. Разумеется, я сам решаю, как, где и при каких обстоятельствах буду снимать их, но всегда забочусь о том, чтобы не сделать человека тем, кем он не является.
Большая часть моей работы – кураж. Поскольку я сам довольно застенчив, прежде чем предложить герою очередную безумную идею, я всегда стараюсь убедиться в том, что он воспримет ее положительно. Я никого не заставляю делать что-то против его воли и никогда не давлю. Думаю, многие позируют для меня так откровенно лишь оттого, что я внушаю им уверенность. Ну или потому, что я старше.
Локация и свет
Я не люблю белый фон. Женщина не живет напротив белого фона. Она живет на улице, в автомобиле, в гостиничном номере.
Иногда так случается, что Бог решает дать мне луч света или облако в самый нужный момент. Именно поэтому я предпочитаю работать на улице. Все, что может сделать для меня Бог в студии, – это зарядить грозу, которая вырубит электричество.
Я люблю все отели, начиная от старых роскошных дворцов, вроде Ритца, и заканчивая современными холодными и депрессивными зданиями. А еще отели – это практично. Снять студию куда дороже, нежели арендовать целый гостиничный этаж.
Я фанат сценического света. Я воспитывался в 20-е и 30-е, когда бал правили кинематографичный стиль и Марлен Дитрих. Я люблю жесткий свет, который отбрасывает глубокие тени на лицо. Большинство фотографов избегает дневного света: им подавай мягкость, сумерки. А я считаю эти часы самыми дерьмовыми. Мне бы пустыню, когда солнце высокое и беспощадное.
Однажды я делал фотосет для американского “Вога”. Съемка проходила в огромной студии в Голливуде, и они арендовали кучу дорогущего профессионального света. Но я сказал: “Уберите это немедленно”. И снимал на свою любительскую камеру 35 мм с одной вспышкой.
Женщины и секс
Буржуазные женщины гораздо эротичнее парикмахерш или секретарш. Элегантность, образование, окружение – я верю во все эти вещи, и пусть мне иногда бывает за это стыдно, но это правда. Женщины из высшего общества сексуальны по своей натуре.
Мне нравится определенный женский образ – холодный. Все потому, что я ненавижу сентиментальность и романтизм. Пусть романтика остается в моих пейзажах, но не в женщинах.
В женщине, которую я снимаю, должен быть некий намек на доступность. Меня гораздо больше возбуждают женщины, дающие понять, что они сексуально доступны, нежели те, что сдержанны и закрыты. Вот это чувство доступности я нахожу крайне эротичным.
Что сказать критикам, которые называют мои работы женоненавистническими? Они идиоты! Во-первых, зачем мне проводить всю свою жизнь в компании женщин, одетых или раздетых, если я их не люблю? Ну а во-вторых, на всех моих фотографиях женщины торжествуют, а мужчины исполняют роль игрушек. Они – аксессуары, находящиеся в рабском подчинении у женщин.
Весь этот садомазохизм до сих пор мне интересен. Я всегда вожу в багажнике цепи и замки – не для себя, а для своих работ. Кстати, я никогда не делаю узлы слишком тугими.
Я не думаю, что секс – это про веселье. Секс жутко серьезен. Иначе он перестает быть сексуальным. Я считаю, что возбуждает греховность, а не юмор. Находить в сексе веселье — это так по-американски.
