Популярный нон-фикшн
Сьюзен Сонтаг «Заново рожденная. Дневники и записные книжки 1947–1963»
У меня томные жесты, например – то, как я расчесываю волосы, неспешность походки – Г. права, хотя и не права в том, что ненавидит меня за это.
***
Помни. Мое невежество не [дважды подчеркнуто в дневнике] очаровательно.
Лучше знать названия цветов, чем по-девичьи признаваться в том, что я ничего не знаю о природе.
Лучше иметь развитое чувство направления, чем описывать, насколько часто я теряюсь.
Эти признания звучат как похвальба, но хвалиться тут нечем.
Лучше быть знающей, чем невинной. Я больше не девочка.
Лучше быть решительной, волевой, нежели вежливой, уступчивой, полагающейся на выбор другого.
Признавать свои ошибки, когда вас обманули или использовали, – это роскошь, которая бывает доступна крайне редко. Может создастся впечатление, что люди вам сочувствуют; в действительности, они немного вас презирают. Слабость заразна, и сильные люди обоснованно сторонятся слабых.
***
Ф. шлет мне письма, полные ненависти, отчаяния и самодовольной уверенности в своей правоте. Он говорит о моем преступлении, моей шалости, моей глупости, моем сибаритстве. Он рассказывает мне, как страдает Дэвид, рыдающий, одинокий, как я вынуждаю его страдать.
Никогда не прощу ему муки Дэвида и то, что из-за его сцен мой малыш весь этот год страдал больше, чем это было необходимо. Но я не чувствую за собой вины, я думаю, что эти раны Дэвида не слишком серьезны. Малыш, хороший мой мальчик, прости меня! Я все возмещу тебе, ты будешь со мной рядом, и я сделаю тебя счастливым – но правильным образом, не узурпируя тебя, не сходя с ума из-за каждого твоего шага, не пытаясь жить в тебе по уполномочию.
Филипп низок. Между нами будет война не на жизнь, а на смерть – за Дэвида. Я это приняла и не поддамся жалости, потому что на кону его жизнь или моя.
Его письма – это вой боли и жалости к себе. Мольба, сводящаяся к угрозе; та же угроза звучала в словах старой еврейской матери (матери его и Марти [младший брат Филиппа Риффа]), обращенных к сыну или дочери, которых она держала в плену: «Оставь меня – или женись на этой шиксе [Мартин Рифф женился на католичке] – и у меня будет инфаркт, или же я убью себя». Ф. пишет: «Ты – не ты. Ты – это мы…» Засим следует каталог его несчастий и недугов – рыдания, бессонница, колит. «Я умру до сорока лет».
Вот именно! Вернувшись к нему, я перестану быть собой. Вряд ли можно было выразиться точнее. Наш брак – это череда актов самосожжения, его во мне, меня в нем, нас обоих в Дэвиде. Наш брак, брак, институт семьи, который «объективен, справедлив, естественен, неизбежен».
16 июля 1958
Дельфи
Фантастические горы и розоватые утесы, море, лениво лежащее в долине, будто на дне огромной чашки, запах сосен, серые мраморные колонны, лежащие на боку, словно бревна, наполовину утопленные в землю, стрекот цикад, колокольчики и крики ослов (их подложная мука), эхом отскакивающие от скал, смуглые усатые мужчины, жаркое солнце, серебристо-зеленые переливы олив, высаженных на террасах холмов, улыбчивые старухи… Мне кажется, что я смогу жить без Г., в конце концов…