Интервью с Александром Генисом | Главное | Time Out
Главное

Интервью с Александром Генисом

Егор Антощенко   30 сентября 2011
3 мин
Интервью с Александром Генисом
С 70-летним юбилеем Довлатова совпало дополненное издание филологического романа Александра Гениса «Довлатов и окрестности».

Первое издание романа вышло двенадцать лет назад. Как вы считаете, изменилось ли в России отношение к Довлатову за это время? Скорее, положение Довлатова упрочилось, чего нельзя сказать о многих других писателях. Не знаю, помните вы или нет, но во времена перестройки были книги, которые издавались тиражом тридцать миллионов экземпляров. Например, «Дети Арбата» – тогда говорили, что нужно вырубить весь лес России, чтобы издать эту книгу. Книга Распутина «Пожар», романы Белова – в те времена было множество калифов на час. И где сейчас все эти книги? Довлатова же стабильно издают и читают – он стал, таким образом, не временным, а постоянным явлением русской литературы. В Америке такие писатели – настоящий клад для издателя. Например, Сэлинджер – каждый год издается полтора миллиона экземпляров «Над пропастью во ржи», эту книгу читают поколение за поколением. Просто этот роман стал неизбежной частью взросления человека. То же самое произошло у нас с Довлатовым.

Появился ли за это время писатель, который тоже мог бы попасть в эту нишу? Безусловно. Например, Сорокин. Я сам выдвинул его на премию Довлатова, а потом подумал, что как-то это неправильно, потому что Сорокин ничуть не меньше Довлатова. Но сравнивать их все-таки тоже не совсем верно: ведь Сорокин, как и Пелевин, – писатели постсоветского поколения, несмотря на то что сформировались они в то время.

В своих книгах Довлатов подчеркнуто аполитичен. Разговаривали ли вы о политике в жизни хоть иногда? В то время, когда еще существовала советская власть, мы о политике никогда не говорили. О чем говорить, когда у власти какой-нибудь Брежнев или Черненко, – и так все понятно. Думали все одно и то же, те, кто был поглупее, – кричал погромче. Но когда положение в СССР стало более шатким и сложным, Довлатов неожиданно высказал одну интересную политическую мысль: он сказал, что лет через пятьдесят не будет никакой разницы между Западом и Востоком, все различия сотрутся. Он не знал, хорошо это или плохо, но был абсолютно в этом уверен. И сейчас, приезжая в Россию, я думаю, как он был прав: даже погода, кажется, стала похожей. В Москве и Нью-Йорке читают одни и те же книги, смотрят одни и те же фильмы, сериалы…

Почему при столь яркой фактуре Довлатова-героя до сих пор нет ни одной достойной экранизации его произведений? Можно вспомнить «Комедию строгого режима», но она построена лишь на одном эпизоде «Зоны». Понимаете, в Америке это было бы очень сложно сделать. Даже «Иностранка» на кино все равно не тянет – она слишком укоренена в русском языке. Однажды мне написал Павел Санаев, он думал о том, чтобы перенести в Америку историю из «Похороните меня за плинтусом». А там бабушка героя давала врачу взятки конфетами, шпротами, чем-то еще. Как вы представляете это в США, где врач получает 300 тысяч долларов? И там была масса подобных деталей, которые просто невозможно перевести – легче просто все заново написать. А в России по Довлатову, безусловно, можно снять хороший фильм. Более того, я читал замечательный сценарий украинской кинематографистки Натальи Андрейченко по «Компромиссу». Она там сделала довольно ловкую штуку: в оригинале действие происходит в Эстонии, а у нее в сценарии – на Карпатах, и вместо эстонцев там действуют венгры. Хочется пожелать, чтобы она все-таки нашла на фильм деньги – может получиться очень неплохо.