Эксклюзив: фрагмент из новой книги Квентина Тарантино
Материал предназначен для лиц, старше 18 лет
«Киноспекуляции» сложно отнести к конкретному жанру — это одновременно и теоретический труд, и палп-нон-фикшн, и исторический взгляд на развитие Голливуда, и даже в какой-то степени стендап. В книге Тарантино делится к тому же воспоминаниями юности: какие фильмы смотрел и какими вопросами задавался.
Искренняя любовь к кино считывается с первых страниц: Тарантино структурирует информацию о любимых фильмах от «Грязного Гарри» и «Рокки» до «Таксиста» и подробно рассказывает, как работают картины, которыми восхищались зрители XX века. А во главе угла — спекуляции: близко знакомый с закулисьем индустрии Квентин азартно придумывает фантастические теории и размышляет, что было бы, сложись история кино иначе.
В эксклюзивном фрагменте из книги, предоставленном специально для Time Out, Тарантино вспоминает самые жестокие сцены из фильмов, которые поражали его в юности:
«Если я просто составлю список всех жестоких сцен, которые видел с 1970 по 1972 год, многие читатели побледнеют. Джеймса Каана расстреливают в телефонной будке, а Му Грину всаживают пулю в глаз в “Крестном отце”. Человека разрезает пополам пропеллером в “Уловке‐22”. Стейси Кич цепляется за дверь несущейся машины в “Новых центурионах”. Дон Страуд стреляет себе в лицо из автомата в “Кровавой маме”. Но просто перечислять страшные сцены, ни слова не говоря о контексте, было бы не совсем справедливо к этим фильмам. А мамина позиция — которую она объяснила мне позже — была в том, чтобы всегда смотреть на контекст. В этих фильмах я мог мириться с тем, что видел, потому что понимал сюжет.
Помню, что в раннем детстве сильнейшее впечатление на меня произвела гибель Ванессы Редгрейв в роли Айседоры Дункан в фильме “Айседора”: ее там душит шарф, намотавшийся на колесо автомобиля. Думаю, этот финал так сильно поразил меня, потому что все, что ему предшествовало, казалось мне смертельной скукой. В тот вечер по дороге домой я закидал родителей вопросами о том, правда ли можно погибнуть, если твой шарф попадет в колесо машины. Мама уверяла, что мне не о чем беспокоиться. Она проследит, чтобы я не надевал длинных воздушных шарфов в кабриолете.
Один из самых жутких образов, которые я в то время видел в кино, был никак не связан с экранным насилием. Это были картины чумной эпидемии в фильме Джеймса Клавелла “Последняя долина”. Когда после фильма отчим рассказал мне все, что сам знал о чуме, у меня волосы встали дыбом.
Бывало, что сильнейшие впечатления оставляли даже не сами фильмы, а трейлеры.
Бесспорно, самым страшным фильмом моего детства стал не какой‐нибудь ужастик, который я смотрел целиком, а трейлер к фильму “Дождись темноты”*.
Могу ли я назвать хоть один фильм, который в ту пору был для меня слишком тяжелым?
Могу.
“Бэмби”.
Бэмби потерялся в лесу, его мать застрелил охотник, потом начался жуткий лесной пожар — все это выбило меня сильнее, чем любой ужастик. Вплоть до 1974 года, когда я увидел “Последний дом слева” Уэса Крейвена, ничто даже близко не могло подойти в сравнении. Подумать только, эти сцены из “Бэмби” насилуют наших детей уже больше полувека! Но я уверен, что знаю, почему “Бэмби” так сильно меня травмировал. Конечно, потеря матери — удар в самое сердце для каждого ребенка. Но, думаю, самым шокирующим был даже не этот психологический поворот сюжета, а неожиданная жестокость фильма. Ролики по ТВ никак не раскрывали его подлинную природу. Они показывали только веселые проделки Бэмби и Топотуна. Я оказался совсем не готов к такому жуткому развитию событий. Помню, как мой маленький мозг вопил: “Что за херня происходит?” (конечно, не такими словами, а доступными пятилетнему ребенку). Будь я хоть немного подготовлен к тому, что меня ждет, думаю, я пережил бы это иначе».**
* Wait Until Dark (1967) — триллер Теренса Янга по пьесе Фредерика Нотта, где Одри Хэпберн играет слепую женщину, ставшую жертвой обмана хитроумных мошенников. — Прим. ред.
** Фрагмент опубликован с сокращением.