«Золотая маска»: тенденции | Театр | Time Out

«Золотая маска»: тенденции

Елена Груева   14 марта 2013
3 мин
«Золотая маска»: тенденции
В конкурс фестиваля вошли в основном постановки классики, причем консерваторами оказались режиссеры разных поколений.

Как-то так сложилось, что при общей нацеленности экспертного совета фестиваля «Золотая Маска» на поиск новых форм, афишу главного конкурса — спектаклей на большой сцене — составили в основном постановки классики: семь из девяти. И почти все — это попытки не переиначить, не вывернуть на изнанку, а увидеть в знакомом сюжете сегодняшние коллизии и многажды раз повторенными словами рассказать собственную историю. Причем столь не модными консерваторами оказались режиссеры разных поколений, и не только наши, но и приглашенные из Германии.

Начинавший свою карьеру еще в знаменитом брехтовском театре «Берлинер Ансамбль» в начале 60-х годов прошлого века, режиссер Маттиас Лангхоф только перенес действие трагедии Софокла в закоулки старого Саратова («Софокл. Эдип. Тиран», ТЮЗ им. Ю.П. Киселева, Саратов). А сорокапятилетний Томас Остермайер для спектакля Театра Наций «Фрекен Жюли» заказал Михаилу Дурненкову русскую адаптацию пьесы Стринберга, никак не нарушающую ни ее канвы, ни смысла. Миндаугас Карбаускис в «Талантах и поклонниках» вообще ни одного слова Островского не изменил, а поставил спектакль таки про себя и своих актеров. Евгений Марчелли, обратившийся к ранней незаконченной пьесе Чехова «Без названия» (Театр им. Ф. Волкова, Ярославль) позволил себе лишь поиграть жанрами, меняя их от акта к акту.

Кама Гинкас, чей стильный и чуть холодный питерский спектакль «Гедда Габлер» (пт 22 марта, 19.00, Александринский театр, Санкт-Петербург, на сцене МТЮЗа) откроет конкурсную программу, просто сделал главную героиню моложе. Его Гедда (Мария Луговая) — категоричная девчонка, которой кажется, что она лучше всех понимает, как устроен мир, и как его надо переустроить. Да не труднее, чем расставить новую мебель в старом доме. Разгуливая в черном белье среди еще недораспакованных вещей и насмехаясь над старомодными шляпками, она не то чтобы протестует против пошлой обыденности. В своем инфантильном эгоцентризме она считает, что имеет право распоряжаться всем, определять каждому место и назначать судьбу.

Она похожа на дерзкую укротительницу, уверенную в своей власти. Она сама выбрала себе мужа, которого теперь презирает, сама выбрала дом, который теперь ненавидит, сама выбрала образ жизни, которым теперь и мается. Все вокруг воспринимают ее властные жесты как капризы ребенка. И сцена за сценой убеждает Гедду, что мир даже под дулами ее любимых пистолетов не сдвинулся ни на шаг. Певичка в борделе оказывает на судьбу ее избранника большее влияние, чем ее требования соответствовать ею же описанному идеалу. Смиренный муж в конце концов с головой уходит в работу, где Гедда ему не нужна. Жизнь обтекает тот пьедестал, на который себя воздвигла Гедда. И даже ее картинное самоубийство остается практически незамеченным.

Однако, возможно жюри заметит и оценит то, как юная актриса Мария Луговая отважно играет такую Гедду.