Жизнь других | Кино | Time Out

Жизнь других

Денис Рузаев   10 июля 2007
2 мин
Жизнь других
Честная и человечная немецкая драма о том, как непросто выживать и сохранять достоинство в тоталитарном государстве.

В Восточном Берлине 1984 года талантливый молодой драматург Георг (Кох) наслаждается успехом своих пьес и любовью красавицы-актрисы (Гедек). Стоит ли говорить, что его дольче вита не вполне соответствует принятому в тоталитарном государстве образу жизни? Неудивительно, что вскоре за Георгом установят слежку, осуществлять которую должен Визлер (Мюэ) — капитан "Штази", комичный лысеющий волк-одиночка, до глубины души убежденный в идеалах социализма. Все идет к тому, что популярный на Западе драматург станет очередной жертвой системы, когда Визлер обнаруживает, что в этом деле все не так просто — возлюбленная Георга оказывается главным объектом сексуального интереса ни много ни мало министра культуры. Налицо классический конфликт между долгом и честью, и исполнительному капитану придется начать думать своей головой, прежде чем выполнять приказы.

Скромная, старомодная, даже классицистическая драма режиссера Доннерсмарка успела собрать целую комнатку разнообразных призов, главное место в которой занимает, конечно, "Оскар" за лучший фильм на иностранном языке. Удивляться тут абсолютно нечему — такого человечного и честного кино на экраны не выходило уже давно. Занятно то, что "Жизнь других" выходит в нашем прокате вскоре после балабановского "Груза 200", портрета другой тоталитарной страны в том же 1984. Только там, где Балабанов живописал страну нелюдей и беспросветного, почти животного отчаяния, молодой немец фон Доннерсмарк, не срывая зрителю голову ни одним кадром, создает максимально откровенный и искренний гимн человеческой честности и гуманизму. Да, его героям приходится пережить крах жизненных идеалов и ценностей, да, они живут в атмосфере постоянного страха и стукачества, но ассоциироваться хочется именно с ними, а не с балабановскими монстрами, давно мертвыми изнутри. Возможно, дело в том, что в кинотеатры ходят все же не духовные мертвецы, а живые люди, и простое напоминание о том, что жить все-таки можно, притом оставаясь человеком, оказывается лучше и полезней утробного крика о том, что жить нельзя никак.