«Царь» это фильм о русской святости. Не о царе Иване Грозном

Мы сидим во дворе загородного дома Петра Мамонова за дощатым столом. На столе — Библия. Петр — в майке с Бобом Диланом и рабочей куртке пестиком — разминает нам в миске свежесобранную черную смородину. Вокруг сосны, между ними сидят бесчисленные мамоновские коты и котята и с осторожным любопытством наблюдают. Не отрываясь от своего занятия, Петр начинает говорить.

Петр Мамонов: Сплошные немощи, а пребываем в радости. Как тут не радоваться, когда вокруг все чудо? Каждый листик, каждое дерево. Я вот встал утром смородинки собрал — это чудо! Как она понимает, что ей взять из земли, чтобы стать такой вкусной ягодой? Смородинки.. в кружечку, растолочь, родниковой водички — вот тебе и чай. Лучше напитка нет. Вот так и в жизни у нас. Только чуть-чуть куда-нибудь, не то пере- не то недо-. Есть игрушка такая, Ванька-встанька, а живешь как бы наоборот, то туда, то сюда. Найти баланс — очень важное дело. Все, что мешает, хотелось бы — не отринуть, а как сквозь стекло на него смотреть.

Игорь Шулинский: Получается?

П.М.: Ну, вот 12 лет прошло, как я пытаюсь. Что-то получается. Но это неважно. Главное — вектор. Ведь главное — не то, какой ты есть. Оценка — я такой, я сякой, в зеркало смотришь — все лажа. Главная оценка — какой ты есть и какой ты мог быть, «если бы не». Кто у Господа, кто какую-то благородную идею нашел — пути у всех разные. Тогда да. Потому что спасение — это не результат, а процесс. Какой может быть результат? Вот я сейчас в церковь пойду, а через пять лет и… — чепуха все это. Я стал закладываться на один день. Вот я знаю, что вы приедете, у меня картошечка, огурцы, смородинку собрал.
Ну и шкурка не та, что у вас. Годы не те, многого в жизни было. Увлечение водкой, прочими спиртными напитками…
Но мы ведь начали с радости, с позитива. Христос ведь пришел не чтобы следить и палкой колотить. Он пришел, чтобы нам радость дать. Апостол Павел говорит: «Радуйтесь, и еще раз говорю, радуйтесь!». Но радость бывает всякая. У одного — курнул косяк — и что? Пожнешь уныние. Рано или поздно — хоть через 20 лет. С тяжелыми наркотиками еще 4-5 лет, и в гроб. Это не есть радость. Женщина любимая — уже получше, хотя по-всякому. Гражданский брак, ха. У меня тут сын 16-ти лет пришел с девочкой, сейчас, он думает, они тут спать будут. Но был изгнан. По молодости обиделся. А сейчас женат, внука родил. Жена, работа, любимое дело — человек не бывает счастлив, пока он не в семье. Цель — воспитать детей приличными людьми. И, конечно, смерть. Это такая марка. Смерть, к ней надо быть готовым. Как говорят: Что случится? Помрешь! А все помрут, ты, и ты, и я. Я быстрее. Как мой товарищ говорил — день прошел, и ближе к Богу. Страшно не умирать. Страшно понимать, что ты не готов к смерти совсем. У тебя сплошные немощи, простить не можешь, деваться некуда. А если твой сосед завтра умрет, ты что, ему простить не сможешь? Так и сам. Тоска-уныние, город, страшная жизнь, сплошные деньги на уме — ваш журнал в том числе, сплошные этикетки, слошные сникерсы. Может, правда, у вас появляется чего-то, вы люди ведь приличные, на первый взгляд, хотя бы. Вот Олег Иваныч Янковский был, вот я его целовал. Я с большим уважением к нему относился. Вот его трубочка, вот курточка кожаная висит, вот его слова последние в моих ушах до сих пор раздаются. Мертвых нет. Все живые. Если такие мысли в голове раздаются — тогда получается.
И эта мысль о смерти. Глядишь кругом — понимаешь, не зря сказали: кто видел смену времен года, видел все. Это не очень правда, но… Солнце, деревья, земля и среди этого ты. Какая-то бабочка. Никакой «я сам», «я буду». Вот он — кризис. Суд! Господь нам помогает задуматься. Каждому в свою меру. Кто марки собирает, кто диски, кто «мерседесы», каждому — по его свойству.

И.Ш..: А если все это уже есть, что же, надо оставить? Надо у мудрых учиться. Апостол Павел учил заднее выдвигать вперед. Не все оставить, конечно… Позвольте, я процитирую. «Я тебя не увижу, но тем крепче помнить буду, как ты легкою походкой шла тогда навстречу мне // между пальм высоких стройных по песку, где, словно чудо, океан в песок впадает полной ночью при луне».

П.М.: Это объясняется довольно просто. Человек — существо трехсоставное. Тело — душа и дух. Есть много людей приятных, талантливых, остроумных, с множеством божественным даров. Но им Бог не открылся. Вот так и я до сорока пяти лет. Любил, ненавидел, писал стихи — как прочие. Говоря о трех уровнях — они все в тебе. Одна минута может быть красивым кино — с пальмами и прекрасной девушкой, другая — уже об ином. Дело в приоритетах, что на первом месте.

И.Ш.: А вы помните эти стихи?

П.М.: Нет. Впервые слышу.

И.Ш.: Это ваш перевод.

П.М.: Вот видите, как это все уже далеко. Мы другие, мы становимся другими с каждым днем. Я очень рад, что не узнал. Вот как изменился — остановиться нельзя. Мы как камень подброшенный в воздух. Но совесть есть у каждого. Я знаю множество очень богатых людей — и чем богаче, тем несчастней. Один товарищ из нефтяного бизнеса, мой знакомый. Когда вокруг него стало все рушиться, он два года смотрел в угол, решал, что ему делать. Он ничего не умеет делать, кроме как зарабатывать деньги — но и помогать стал. Теперь у него все хорошо.

И.Ш.: Но вы ведь продолжаете работать?

П.М.: А как же? Где призван, там и служи. Я же не говорю, что надо все отринуть, не дай господи. Наоборот. Если ты делаешь из творчества иллюстрацию своей веры, это становится халтурой.

И.Ш.: Так и фильм «Царь» немного об этом, только о власти, а не о творчестве.

П.М.: Для меня это фильм о русской святости. Не о царе Иване Грозном. А о том, что такое святой человек. Это когда маленькая книжечка в душе — и все. Когда он говорит: поставить штемпель — рад бы, не могу. Не то, чтобы решил: «Я крутой, я с понедельника стану святым». Тут качество души такое, что человек не может соврать, убить, предать. Отчаяние — ненависть — гнев — «Так бы и убил» — а там и сковородкой на кухне. По этой горке вниз очень быстро бежать. А это фильм о русской святости. Олег Иванович сыграл русского святого. Мальчики, сгоревшие в церкви — это уносишь из зала. Я рад, что поучаствовал в этой картине. И я рад, что образ царя не заслонил эту тему.

И.Ш.: А образ царя вы как трактуете?

П.М.: Образ царя у меня не вышел. Мелковат я для русского царя. Русский самодержец — это величина. А я не актер же, я Мамонов Петр Николаевич. Какой есть — десять тысяч слушателей есть и мне хватит. Это огромная цифра, если есть 10 000 человек, я могу что-то написать, спеть, сплясать. Вышел ли у меня царь — я не знаю. Ремесленно — я очень доволен. Технически — моя лучшая работа

И.Ш.: Лучше, чем в «Острове»?

П.М.: Лучше, чем в «Острове». В «Острове» есть сопля, пережим, есть что-то, что стыдно смотреть. Хотя это все заслоняется темой. Режиссером. Это просто хорошее кино. Из-за Лунгина хорошее. Я молюсь просто на Пашу.

И.Ш.: Вам не кажется, что сейчас власть слишком часто прикрывается Святым Писанием?

П.М.: Хорошо, что они Писание цитируют, а не Маркса. Если лицемерно — это их проблемы. Ведь мы слышим слова Бога, кто бы их ни произносил.

И.Ш.: Но разница между словами и делами часто очевидна…

П.М.: У тех, кто занят настоящей жизнью, нет времени об этом думать. Как говорил Иоанн Златоуст, «Повинующийся власти повинуется богу». Это не наше дело, кто там к власти рыпается. Ерунда это, что они там лепят. Думай сам. Я даже не знаю, что они там делают. Я боюсь телевизор смотреть. Чего боюсь? Впасть в грех осуждения.

И.Ш.: А я боюсь вашего Ивана Грозного.

П.М.: Ну что делать? Так вот вышло, значит. Это ведь не рапиры, чего бояться? Если первая забота — здравие души, лучше зла не видеть. Так мудрые учили. За тем и убегали в пустыню — потому что сплошная немощь. Зла лучше не видеть.

И.Ш.: Но вы же показали зло в фильме.

П.М.: Зло, не зло, а люди так и живут. Мой Иван Васильевич там и жалкий, и задумчивый, и добрый — че-ло-век. У меня стоял перед глазами «Осенний марафон». Басилашвили — нормальный, приличный человек, а все по кругу — опять звонит, опять пришла, и все без остановки. Так и у меня, и у всех, и у Грозного. Страшно, но и больно за него. На монтаже спрашивали у инженеров — как там? Отвечали — Грозного жальче всех.

И.Ш.: Насколько большую роль женщина должна играть в жизни мужчины?

П.М.: Должна, ха-ха. Сейчас я вам прямо все и расскажу. Любовь… Любовь — это жертва. Если я ей, а она мне — тогда да. А там не будет ни мужского, ни женского. Брак — это чудо, таинство для тех, кто верует. Я вот в своей книжечке пишу: «Сижу. Гляжу в окно. Жена идет по тропинке. Думаю: «Куда это я пошел?»».Если так, то да. А если i love you, то все заканчивается очень быстро. Я и так жил.

И.Ш.: Если бы вы не жили так, как жили, может, не стали бы тем, что вы сейчас?

П.М.: А не знаю я. Лучше б я не пил водку тридцать лет, чтобы себя разрушать.

И.Ш.: А какие песни пели зато!

П.М.: А пел бы еще лучше, кто знает?

И.Ш.: Нет.

П.М.: Да. Я знаю, что зло — это болезнь, которая рождает только грех.

И.Ш.: А через грех не надо пройти?

П.М.: Не факт. Закон один: дух творит себе форму. Здесь правила такие же четкие, как в математике.

И.Ш.: А может ли художник вообще без греха?

П.М.: Как сказал Александр Мень: «То, что случилось на холсте, случилось у вас в сердце». Вот что такое искусство. Но выбор бывает разным, на это свобода и дана, чтобы выбирать — с этим парнем я или здесь. Зло обладает колоссальной силой, оно уже почти завоевало Землю. Но про остальных сказано: вы соль земли! Если соль потеряет силу — выкинуть ее вон! Вот что в голове моей стучит все время. Соль моя слабая, но немного соленая — раз я вижу счастливые лица после концерта. Выше награды для меня нет. Я ж не за деньги работаю, честно.
Вы хотите все логически завязать, как оно бывает — а бывает никак! А по-всякому бывает! В деревню закидывается дар — Есенин! Это вам не Дарвин. Вот как происходит. Вокруг нас чудо, мы с вами можем мыслями обмениваться! Это ли не чудо? Как святая Троица, Глубина Молчания, Слово и Поступок.

И.Ш.: А вы готовы простить своих врагов?

П.М.: «Готовы»! Что значит «готовы»? Умозрительные конструкции надо выкинуть из головы. Надо делать. Сегодня. Делать. Не надо искать искусственных страданий, суррогатов — водки, пьянства. Страдания Бог подаст, чтобы душа не осталась без попечения. В аварию попал, жив остался — думай, почему. Это же не случайность. Надо думать каждый день, суропить, не надеяться, что где-то есть книжки, где все записано. Думать. А иногда и в морду дать. А иногда и левую подставить. Что это значит? Это же не о щеках. Это если тебя за правду бьют, гонят, то вспомни о своих грехах, и увидишь, что достоин. Вот что такое левая щека. И обороняться надо, и убивать врага, а что делать?
Дело в приоритете. Что важнее — я или Закон. Закон, который Отец дал, который больше всех любит и хочет, чтобы Петеньке было хорошо — не кури, не пей, будет хорошо. Если поверит — будет. Вы хотите ответов, а их нет! Опыт есть. Карта есть, компас есть, миллионы людей этим путем прошли — вперед! Трудно очень, вот почему человек выбирает грех — так проще.

И.Ш.: Какие у вас отношения с прежними партнерами по «Звукам Му»?

П.М.: Мы все крепко дружим, закинули все эти распри, как при разводе мужа и жены. Но что значит «дружим»? Не пиво пить каждый день после работы. Мы просто вычистили сердце от зла друг к другу.

И.Ш.: Александр Липницкий был вашим другом…

П.М.: Он им и остался. Были разногласия, как у всех в творчестве. Главное — жабу внутри не держать — задушит!

И.Ш.: Но при этом вы живете отшельником…

П.М.: Не надо! Туфта это все. Что значит «отшельник»? У меня гектар земли, лес рядом. То, что я живу в месте, лучшем, чем то, где живете вы, не значит «отшельник». Не в клетке же бетонной жить… А вы говорите: «Отшельник»… «Мерседесов» у меня три.

И.Ш.: По Каретному не тоскуете?

П.М.: Чего тосковать: взял-приехал. Ни по чем я не тоскую. Живу и радуюсь. Огурцы сейчас буду делать малосольные. Засолю — буду есть. Вот тоска начнется. Хрущу, за обе щеки уписываю и слеза катится по моей взрыхленной алкоголем щеке. Каждому бы такую тоску. А ты говоришь, Каретный. У меня там мать умирает, не тосковать надо, ехать. И не делать из себя подвижника — не могу я — сиделку найму. А ты говоришь — тоска. Ты бы потосковал так со мной, пожил бы денек здесь! У меня там вся фильмография Жана Габена, каждый день смотрю. Великий актер! Лунгин говорит жене — купи ему большой телевизор. А я ей говорю: «Оль, спросит — скажи: купил, да побольше твоего!». И каждый день в семь у меня кино. Габен или Джон Уэйн. «Я ранен, меня вороны клюют — если разок клюнут, к мясу в жизни больше не притронутся!» Кино — мифология, создание мифа. Ни на какие вопросы оно отвечать не должно. Я кино постоянно смотрю, собираю коллекцию хороших фильмов. Это труднее, чем кажется. Двести фильмов есть хороших.
Остальное либо подарю кому-нибудь, либо сразу — в печь. Такие, которые даже показывать стыдно. Этих большинство.
У меня в кино критерий один. Как с Грозным: «Лариска, говорит, плакала». А вы говорите — власть, одиночество, поэзия. «Лариска плакала», хрусть огурцом и Жан Габен. А Христос он всюду. Вот бы нам так! Чтоб в любом положении нам был кайф! Это нам предлагает Христос. А вот все едут в Тибет, в Индию за вечным кайфом.

И.Ш.: Считаете, найдут?

П.М.: Только в земной, телесной жизни. Как тогда — сейчас придет Царь, всех излечит, всех накормит, римлян прогонит… Ага, фигу вам! Он нам вечность предлагает! А мы выбираем эту жизнь. Дураки? Полные. Я из них первый. Мы слабые. А вот я приобрел запись Антония Сурожского — вы посмотрите на него. Ему 92 года, а он пламенеет, глаза горят! Вот это соль.

И.Ш.: Вы ж тоже на концерте пламенный.

П.М.: Так на концерте — это мои дары! Это не мое. А этот пламень — свой! Плюс Бог. А на концерте получается, да. Сейчас даже лучше, чем раньше, на мой вкус. Потому что я их всех люблю. Потому и надо плясать для их радости. А то тут одна из радио «Радонеж» слюной брызгала: как вы можете играть святого человека и это… Я ей говорю: «Успокойся, что ты так?» А она вся трясется. Ее даже вывели.
Неважно, где ты отметился. Иначе вместо религии у нас будет этно-фольклорный клуб. Косынки, бороды — бутафория. Но. Благодать можно найти только в церкви. Кому церковь не мать, тому Бог не отец. А благодать — это нетварная божественная энергия, с помощью которой можно измениться. Цель нашего вхождения в храм — нетварные божественные энергии, изменяющие души. За этим Господь и пришел — избавить от греха. А грех — это качество души. Я хочу выпить — грех. Господь простил — не хочу выпить. Матерная ругань ушла — я не просил. Бог простил.
Я же изменился. Я и на концертах не пою всякую гадость, которую раньше пел. «Люляки баб» или «Цветы на огороде», например. Она же про наркоту. Может, я бы сейчас и пыхнул — но не хочу. В таком ключе и получается. В «Икре» хорошо выступил, по-моему. Кстати, как там звук был?

И.Ш.: Не очень. Но стихи вы читали замечательные. Мне очень понравились про цветную капусту.

П.М.: А! «Я бы с большим удовольствием поставил варить цветную капусту, но мгла покрыла все руки». Для молодежи стихи.

И.Ш.: Хокку?

П.М.: Хокку-мокку — не знаю. Мамонов Петр Николаевич. Меня просто не хватает на длинную форму. Брызнет — написал. Не могу уже, думаю: «Господи, хватит!». Все равно остановиться не могу. Все эти разговоры про искусство — бред. Какое там искусство? Какой Айвазовский, зачем он нужен, когда есть настоящее море? Как отец Дмитрий Смирнов говорит: «Уничтожили науку, культуру… туда ей и дорога…» Очень рекомендую, остроумнейший человек. С этим «Орлом», с Путиным, когда сидел, думал, не знал, что делать. Говорю, отец Дмитрий, может, извиниться? Он говорит — не надо.
Если Дух Святой приходит в душу, он заслоняет все невзгоды. Любовь зальет все беды. «Радуйтесь, и еще раз радуйтесь!» И так всю жизнь. У человека лицо меняется, а уж душа… Или вниз, наоборот. Памятуй про подброшенный камень — он движется всегда. Я достиг — и вниз. Каждый день как на фронт.

И.Ш.: Куда бы ни шел?

П.М.: Хорошо бы так. Но иногда relax, time out. Если тайм-аут — то мимо. Перерыва нет. Мы ищем перерыва все время: кто в телевизоре, кто дачу строит, кто к внукам едет за тыщу километров, чтобы там мешать жить. Кто котов развел. Лишь бы только не остаться один на один с собой. А какой тут тайм-аут? Какой перерыв, когда ты сидишь в восьмом классе с девушкой за одной партой, а родителей дома нет? «Ты посиди, а я тайм-аут возьму» — так что ли? Никаких перерывов. С ней и сидишь — пока не пора умирать. А все эти передышки — оттого, что в жизни смысла не видят. А смысл один — в Вечность уйти с чистой душой. Больше никакого. Еще дети… Это такая же подсадка, как «кока-кола». Я для детей, да для внуков, да чтоб род был. Вообще христианство — прагматичная вещь. Это все время радость. Непрекращающаяся. Как Серафим Саровский говорил: «Здравствуй, радость моя!». Он же не просто так говорил. Он не видел в людях греха. Потому что сам был один свет. И не обижался. Обиделся — сними крест и клади его на фортепиано.
Вокруг полно прекрасных людей. Пена одна жужжит. А прекрасных людей полно. Я тут не соглашусь даже с многими проповедниками, которые говорят, что все на бабках подвисли и конец света близок. Может, мне везет так? Если глядеть из своего злого угла, так все и будут злыми.

И.Ш.: А что-то из современной культуры до вас доходит?

П.М.: Книги я не читаю давно, по разным причинам. А кино я очень люблю. Последнее, что понравилось — «Грабеж» с Джином Хэкменом. Отличное кино, никакого секса. Хитрюги. А старое или новое — никакой разницы, все из одного места. Дух творит.

И.Ш.: А из музыки?

П.М.: Мимо. Все сплошное уныние. Так, слушаю своих старых товарищей — Брайана Ино, Брайана Ферри, Голдмэна. А что касается популярной музыки, то Англия все заполонила своим унынием. Нет, спасибо. Когда плохо, слушаю музыку. А когда хорошо — зачем она? У меня вдохновения и так хватает, уже на пять томов «Закорючек» насочинял.

И.Ш.: Это стихи или проза?

П.М.: Это такие маленькие басни из жизни. Вот как про брак я сейчас зачитал.

И.Ш.: Кстати, насчет брака. Есть такая суфийская поговорка: любишь ту, кому даришь ожерелье. А бывает так, что любишь одну, а даришь другой?

П.М.: Это вопрос твоего греховного естества. Бывает. Бывает, и убить хочется. Есть два пути: или преодолеть гнев в своем сердце, или убить. Хоть и в сердце, но убить. Любовь такая — не любовь, а блуд. От слова «блуждать». Любовь — это тяготы друг друга носить. У нее взять. А если она не отдает, то ей отдать. Так не бывает, чтоб один на пятерых, мы же люди, не коты. Ведь первые десять заповедей даны, чтобы людей из животных сделать. Я сам разрушил первую семью — ну и что хорошего? Не должно быть и мысли о том, чтобы уйти. Раньше надо думать. А потом, когда начинаешь «Блин, я ошибся, куда же я попал», — можешь и полюбить. По-другому посмотришь — и лучше ее нет. Как бы я смог с ней жить? С другой потрахаться — да, а жить? Вот как. В этом не найдешь счастья. Это как кино. Съемки — это ведь что такое? Десять минут снимаем, три часа сидим, разговариваем. Учишься — набираешься знаний. А так — я и один могу. Это если Павлу Семенычу нужно, для рекламы интервью дать — я с удовольствием. А так…

И.Ш.: Может, это и есть отшельничество?

П.М.: Нет, я просто в деревне живу по немощи, я в городе бы пропал. Расфуфырил все на беседы. У вас-то работа — но у палача тоже такая работа. Можно вообще ничего рукотворного не создавать, как монахи делают. Материальный мир — это иллюзия. Все религии — ислам, христианство, иудаизм — отрицают материальный мир. Как говорил отец Александр Мень: «Пути поиска человеком Бога прекрасны, хоть и различны». Все эти власти пускай покупают что хотят. Наши души они не купят. Самое главное — мотив. Зачем? Если каждый раз спрашивать себя: «Зачем я сейчас это делаю?» Если каждый раз об этом думать, не знать ответов, не знать вообще ничего — станешь первым. Королем выйдешь на люди — пропал. Чем Павел Семеныч берет — он не знает заранее. Чем Высоцкий брал? Он как ребенок был на площадке. Жить надо так, как будто тебя нет.
Я все цитатами. «Лучше я с Богом поговорю, чем с тобой о Боге», — старец Паисий сказал. Вот это правильно. Поэтому что нам о Боге разговаривать, тем более спорить? Спорить вообще не надо — в споре истина не рождается. Руки на глаза — и источать слезы умиления. Если плакать все время — и душа очистится. Пути все пройдены давно. Повторять не стыдно.

Читайте также: Алексей Иванов «Летоисчисление от Иоана»
Фоторепортаж с премьеры фильма «Царь»