Искусство рассуждать о книгах, которых вы не читали
Признаться в том, что ты не знаешь чего-то, — это уже признак знания. Впрочем, обыкновенно в разговоре требуется не знание, а осведомленность. Иными словами, вполне достаточно знать, что Джойс написал «Улисса» и действие романа происходит в Дублине, что Анна Каренина изменила мужу с Вронским и бросилась под поезд, что пирожное «мадлен» играет особую роль в романе Пруста и так далее.
Говорить о книгах, которые прочитаны не были, наверное, приходилось каждому. Собственно, этому и посвящена книга Пьера Байяра, столь амбициозно озаглавленная в русском переводе. Во французском оригинале ни о каком искусстве и ни о каком рассуждении речи не идет. Все звучит гораздо скромнее — «Как говорить о непрочитанных книгах». Любопытно, правда, что автор этой уже нашумевшей в Европе работы на вопрос «как?» не отвечает, хотя и рассказывает о многом, демонстрируя недюжинную эрудицию и более чем внимательное знакомство с классическими и современными литературными произведениями. Он приводит в пример разговор библиотекаря с генералом Штуммом из романа Роберта Музиля «Человек без свойств». Библиотекарь убеждает генерала, что ни одной книги из библиотеки не прочел — ведь ему нужно знать все собрание в целом, а по отдельности все книги прочесть невозможно. Более того, он убежден, что попытка вникнуть в какой-нибудь текст может разрушить целостность знания.
«Библиотекарь у Музиля очень старается не вникать в свои книги, но это не значит, что он к ним безразличен, как можно было бы подумать, или не любит их. Наоборот, именно любовь к книгам — но ко всем книгам сразу — побуждает его благоразумно держаться от них подальше: из страха, как бы слишком выраженный интерес к одной из них не привел к тому, что останутся без внимания остальные». Или, например, Байяр довольно детально описывает феноменальную забывчивость Монтеня, который с трудом вспоминал даже написанное им самим. Так что его признанная эрудиция — в некотором смысле миф. Монтень не владел знанием или владел им не вполне.
Все эти примеры приводятся для того, чтобы убедить читателя: чтение чтению рознь. Есть книги, которые мы читали и перечитывали, которые мы можем цитировать, а не только помнить, о чем в них идет речь. Есть книги, нами пролистанные, просмотренные. Есть и такие, о которых мы слышали и даже представляем себе их содержание, однако в руках их не держали. Наконец, есть книги, нам неведомые вовсе. Короче говоря, видов чтения множество, они отличаются по своему качеству и характеру. И, как ни странно, нечтение тоже входит в сферу чтения. Это тоже часть эрудиции. Детальное знание текста и обширная осведомленность не противоречат друг другу (хотя мое филологическое сознание яростно сопротивляется признанию этого факта), просто это два разных типа знания. И во многих ситуациях хватает как раз осведомленности. Можно сказать иначе: и чтение, и нечтение могут рассматриваться как знаки культуры. Нельзя сказать, что одно ущербно, а другое — нет. Каждое имеет право на существование, но у каждого свои цели. Главное — не спутать одно с другим, не ошибиться в целеполагании — но это уже отдельная проблема, касающаяся не только чтения, а всех тех случаев, когда осведомленность выдает себя за знание.