Стыд

В 1989 году иранский аятолла Хомейни вынес индусу-мусульманину Салману Рушди смертный приговор за книгу "Сатанинские стихи". Писателю пришлось на долгие годы уйти в подполье, обзавестись круглосуточной охраной, в адрес издателей и продавцов сыпались угрозы со стороны радикальной мусульманской молодежи. Мало того, имели место вполне реальные взрывы и случаи насилия, описаннные в романе "Белые зубы" британки Зэди Смит. И лишь в последние годы (после 11 сентября и войны в Ираке у исламских фундаменталистов появились дела поважнее, чем травля богохульника) скандального прозаика снова стали воспринимать как автора книг.

"Стыд" — третий роман Рушди. Он появился в 1983 году, через восемь лет после дебютного "Гримуса", прошедшего почти незаметно, и через два года после сверхуспешных "Детей полуночи". За "Детей…" уроженец Бомбея получил не только "Букера", но и — через 12 лет — "Букера Букеров"; это означало, что книга была признана лучшей за 25 лет существования премии.

В противоположность монументальным "Детям…" "Стыд" невелик по объему. В "Детях…" речь идет об обретении Индией независимости. "Стыд" продолжает тему, рассказывая об одном из последствий борьбы за свободу — судьбе отделившегося от Индии Пакистана. Рушди повествует о реальных событиях и политических деятелях страны, и не нужно быть политологом-востоковедом, чтобы за прозрачными псевдонимами узнать диктатора Зия-уль-Хака, премьер-министра Зульфикара Бхутто и его непреклонную дочь Беназир Бхутто (автор дает ей ехидное прозвище Кованые Трусы), а также догадаться, какой именно "северный сосед" Пакистана подвергся вторжению советских танков.

Но все эти горячие газетные подробности укутаны, как в пестрое покрывало, в сказочные россказни — о мальчике по имени Омар-Хайям, у которого было сразу три матери; о бравом полицейском капитане, охмурившем генеральскую дочь во время матча по поло между командами полиции и армии. А главное — о стыде, овеществляющемся и, вопреки поговорке, буквально выедающем глаза всем персонажам этой прихотливой восточной сказки. Которая разворачивается в конце ХХ века с такой же легкостью, с какой могла быть рассказана Шахерезадой.