Встреча

Кундера составил книгу из своих статей, заметок, высказываний разных лет. И можно было бы посчитать его ординарным собранием критической рефлексии писателя: собрал что писалось по разным поводам — не пропадать же добру. Однако в случае Кундеры это не так. Начнем с названия. По-французски сборник называется «Une Rencontre» — и в этом уже есть важный смысловой оттенок. Это не просто встреча, но нечто случайное и единственное, уникальное. Кундера пишет о литературе и искусстве, его статьи (включая вроде бы по случаю написанные рецензии на отдельные произведения) посвящены самым разным людям: художникам, композиторам, писателям. Но каждый раз Кундера подчеркивает исключительность того, о ком он пишет. Кстати, и высказывается он не как ординарный рецензент, но как писатель. Он как бы включает автора, о котором идет речь, в мир своих эстетических предпочтений. И отсюда вытекает еще одна особенность книги. Кундера выступает как убежденный модернист (он настаивает: не постмодернист, а именно модернист).

С модерном, который еще оглядывается на классическую уравновешенность, оставшуюся в XIX столетии, он связывает последние достижения европейской культуры: будь то живопись, музыка или роман. Как считает Кундера — это последняя эпоха (стиль), когда любили искусство. Дальше наступила эпоха моды, дизайнеров и модельеров. Коко Шанель вместо Анатоля Франса и Селина. Самым близким себе художником Фрэнсис Бэкон называет Пикассо. И в этом страшное одиночество и покинутость последнего рыцаря холста, кисти и красок. Отсюда еще одна тема «Встречи» — одиночество. Культура одинока, то есть принципиально не массова. Культура постоянна в своем одиночестве в отличие от изменчивой моды. Вот это объединяет таких разных, таких вроде бы отдаленных друг от друга художников, как Яначек и Анатоль Франс, Бетховен и Шёнберг, Грабал и Малапарте. Но отдаленных ли? Удивительно, но Кундера решается говорить не просто от своего лица, а от лица всей европейской культуры. Получается, что Европа перестает существовать после Второй мировой войны. Модерн был действительно последней эпохой Европы. Дальше начинается постмодерн. Америка.

Совсем недавно я повстречал одного знакомого чешского слависта. Разговор зашел о Кундере. Я спросил, улегся ли скандал, разгоревшийся два года назад, когда Кундеру обвиняли чуть ли не в доносительстве. Он сказал, что да. Но Кундера от Чехии отвернулся. Он не хочет печатать на чешском своих произведений и даже вроде бы препятствует появлению чешских изданий. Странно как-то. «Встреча» многое объясняет. Мало того что в сборнике, по существу, нет политики (по крайней мере, в привычном смысле слова). Культура больше политики, настаивает писатель. Кроме того, Кундера осознает себя не как чех, а как гражданин Европы. Целая глава («Другие края») посвящена тому, что писатель имеет право на выбор языка. В частности — короткий, но экспрессивный очерк о Вере Линхартовой, чешской писательнице, пишущей по-французски.

И, наконец, последнее и самое печальное. Культура держится на мертвых. Бетховен или Франсуа Рабле, Шёнберг или Анатоль Франс остаются в культуре, даже если современность от них отказывается. И вообще — «по сравнению с живыми мертвые представляют собой подавляющее большинство… они смеются над нами, смеются над этим крошечным островком времени, в котором мы живем, над ничтожным мгновением существования новой Европы».