Нефтяная Венера

«Надо про книжку написать. Молодого автора», — сказал мне главный редактор Time Out Игорь Шулинский.

И, предупредив, что сюжет витиеватый, тут же его со скоростью скороговорки пересказал: «Мальчик и девочка полюбили друг друга. Мальчику 17 лет, девочке 18. Девочка забеременела, у них родился сын-даун. Они поначалу от него отказались, но потом родители мальчика забрали ребенка к себе. Прошло 15 лет, мальчик стал архитектором. Как-то раз приехал к родителям и сыну на дачу, мать вместо касторового масла по ошибке глотнула камфорного и умерла. Отец умер на следующий день от сердечного приступа, когда его допрашивали в милиции. Герой остался с сыном-дауном на руках. Этот сын, которого зовут Ваня, где-то украл картину. Оказалось, что неподалеку от их дачи произошла авария — разбился художник, который вез картину заказчику. Ребенок эту картину и украл.

А дальше начинается вообще какой-то сюр: этого художника хоронят в могилу, в которую должны были похоронить родителей героя. Архитектор встречает двух дочерей художника на кладбище, сначала бьет одну них, а потом они становятся друзьями и даже любовниками с той, которую он ударил. Ваня влюбляется в картину, на которой изображена обнаженная дева под струями нефти. Картина называется “Нефтяная Венера”.

Потом оказывается, что эту картину рисовали с матери Вани и как раз для нее. У нее теперь другая семья и другие дети. И в дочерей художника Ваня влюбляется тоже, потому что “любит красоту”. И в самом конце Ваня из-за этой любви к красоте и гибнет, а его отец, который отказался поначалу от сына, чувствует, что потерял что-то очень дорогое. Причем все это написано таким языком, каким уже давно никто не пишет. Просто-просто. Прочесть можно за два часа».

Все это рассказывается Шулинским с интонацией, с какой обычно пересказывают сюжет голливудского фильма. «Надо этого автора разыскать и сделать с ним интервью. Ты понимаешь о чем? О том, что нельзя быть немного беременной. Нельзя ТАК писать в общем-то ни о чем. Этот Снегирев такой гламурный мальчик, найди и поговори с ним».

Нахожу, встречаемся, начинаем разговаривать. Я строю вопросы таким образом, чтобы подвести разговор к нарочитой манере письма и тому, зачем «гламурному мальчику» вообще понадобилось плести такой сюжет а-ля «Дом который построил Джек», где каждый персонаж где-то как-то пересекался со всеми остальными, да еще с ребенком-дауном в центре повествования. Сказка да и только! А то и вовсе спекуляция на больную тему, хотя и талантливо сделанная спекуляция.

И тут после нескольких фраз Александр говорит: «У меня был ребенок-даун. Он умер. Это мой личный опыт». И мой заготовленный наезд по поводу того, зачем таким чудесным простым языком излагать такой манерный сюжет, оказывается неуместным. А роман приобретает совсем другое прочтение.

Читайте также: Интервью с писателем Александром Снегиревым.