Параграф 78: Пункт 2
Группа спецназовцев будущего, еще в первом "Параграфе" застрявших на секретном военно-научном объекте, подхватила-таки страшный вирус. Через несколько часов зараза должна превратить их в зомби, помощи ждать неоткуда, вакцины нет. Герои собираются умереть с человеческим лицом и попарно выходят на лестницу — выкурить последний косячок, помолиться и разрядить обойму в брюхо товарища.
Если первый пункт "Параграфа" был чистым недоразумением (product placement вместо монстров, разговорчики в строю вместо саспенса), то второй уже выглядит явным жанровым экспериментом. Конечно, совершенно безумным, как и в общей концепции коллективного самоубийства, так и в деталях: путь к спасению самых главных героев лежит через контрацептивы. Но в этом-то и весь кайф! Бряцанье оружием в пустых коридорах уступило место психологизму: поскольку никакого неприятеля в бункере не оказалось, героям приходится вступать в схватку с самими собой.
Намеченные в первом фильме конфликты, в первую очередь любовный треугольник Гудвином/Куценко — Скиф/Вдовиченков и Лиса/Сланевская, расцветают как сад весной. Слово тут же подкрепляется делом, причем поединки у Хлебородова сняты, в принципе, не хуже, чем у какого-нибудь Уве Бёлля или Пола Андерсена. Другое дело, что сценарий "Параграфа" бежит от человеческих (читай голливудских) стандартов как от огня, в нем вообще отсутствует структура. Именно поэтому там находится место для всего остального: мертвецкого юмора, дембельской лирики, боевых искусств, вирусологии, зеленого попугая и любовного признания, перекроенного из знаменитого монолога Таксиста Скорсезе — "это с кем это ты разговариваешь?".
По второй части "Параграфа" ясно видно, что источники продюсерского вдохновения здесь -никакие не "Чужие" и не DOOM, а старый и злющий американский боевик 70-х, все эти небритые мужские драмы Роберта Олдрича и Сэма Пэкинпа, в которых запросто сходились карикатурные ниндзя, чумазые мексиканцы, секретные агенты лет сорока и роковые женщины. Сходились вроде бы для того, чтобы попалить из бутафорских наганов, а на самом деле — чтобы после, сидя в грязи и пороховой копоти, вновь обсудить важнейшие вопросы. Фильм Хлебородова не отличается от того кино ничем, кроме наличия еще двух точек съемки и отсутствия малейшей рефлексии по поводу своего места на карте культуры. И здорово, что мы можем вот так запросто войти в кинотеатр — не в Музей Кино, а в любой из восьми залов мультиплекса, куда пустили "Пункт 2" после провала первого, и посмотреть кино таким, каким оно было — в девственном, не тронутом рефлексией виде. Конечно, кого-то от этой невыносимой чистоты будет подташнивать, но это благородная тошнота, как от бьющего по башке свежевыжатого сока.