Измена (2012 год)

Он (Деян Лилич) приходит на рядовое медобследование. Она (Франциска Петри), измеряя ему пульс, тихо произносит: «Мне изменяет муж. С вашей женой». Его пульс учащается. Впереди — новые измены и старые обиды, и смерть, и похороны, и слезы, и героиня, долго бегущая по осеннему лесу, сбрасывая на ходу одежды. Последнее, видимо, должно что-то символизировать.

Понять, метафорой чего именно служат те или иные кадры, сцены и повороты сюжета в новом, первом после «Юрьева дня» фильме Кирилла Серебренникова, действительно непросто. Знаки и символы здесь то тонут в бесконечно вычурной операторской работе и радикальных, а-ля Звягинцев, цветовых решениях, то еле мерцают среди унифицированно-мертвых, под стать безымянным героям и абстрактным местам действия, диалогов. Формально это «Любовное настроение», прочитанное как катастрофа (мужчина и женщина, узнающие, что их супруги изменяют им друг с другом, притягиваются, тоже вступая в определенного рода связь — которая только усугубит градус трагедии) и превращенное в историю нарочито универсальную, зачищенную от любых признаков принадлежности к отечественной кинематографии (кто-то даже шутил, что фильм стоило снимать на эсперанто). Серебренников еще и работает с показным, отстраненным формализмом — что напоминает скорее о европейском кино, чем об отечественном. На деле же «Измена» оказывается фильмом неистребимо русским, убедительно свидетельствующим как о невозможности облагораживающей любви в обстоятельствах постсоветской России, так и, увы, невозможности подлинно чувственного кино. Она спотыкается, запинается, перескакивает на годы вперед и раз за разом предает своих же собственных персонажей: история о том, какие причудливые и порой монструозные формы может принимать самое живое чувство на свете, оказывается хроникой того, как все умерли и ничего не осталось кроме ощущения неловкости.