«Если бы не было рынка искусства, мы остались бы на уровне наскальной живописи»
Спустя два года после открытия «Нового музея», на площадке которого прошла значимая для города выставка художников арефьевского круга, директор музея Аслан Чехоев подводит результаты и рассуждает о месте современного художника в истории искусств.
Спустя два года с момента открытия «Нового музея» удалось ли вам завоевать массового зрителя? Мы много делаем для популяризации современного искусства – проводим лекции, встречи с художниками. У массового зрителя пока нет определенных традиций, современное искусство принимают сложно, тем более мы многое упустили в советское время.
Почему у зрителя не выстраивается диалог с современными авторами, которые, казалось бы, должны говорить на одном с ним языке? Когда человек приходит в большой музей смотреть работы эпохи Возрождения, у него уже есть общее впечатление, основанное на общекультурной базе. Он знает, что уже произошел определенный отбор и в истории искусства остались только великие, чего нельзя сказать об искусстве современном.
Вы чувствуете определенную ответственность перед историей, выставляя того или иного автора? Окончательные точки все равно расставит время. Критики и люди причастные могут высказаться, но… Если меня спросят, я оценю «Новую академию», Тимура Новикова и его последователей. Смысл искусства в его развитии, а «Новая академия» дала толчок.
Но Тимур Новиков, напротив, иногда был излишне консервативен. Безусловно, подход его менялся, но важна идея возвращения к классическому искусству, его новому осмыслению. Прошло слишком мало времени, чтобы дать настоящую оценку его трудам. Лет через 50 его идеи могут встать в один ряд с русским авангардом. Сделать шаг вперед в искусстве очень сложно, практически невозможно. Но сделать его, на мой взгляд, – самое важное.
«Новая академия» – это петербургский бренд, как и арефьевцы, которых выставляли в вашем музее. Интересны ли они на Западе? Это отдельная история. Примерять наших художников к западным сложно. За время изоляции страны искусство сделало огромный шаг. У нас тоже был так называемый второй авангард, художники андерграунда, возникали те же направления, но совершенно иного уровня. Произошел колоссальный эксперимент развития искусства в закрытой стране. Для нашего подготовленного, причастного зрителя именно это искусство остается идеальным, и воспринимать новое ему сложно. Русское искусство советского периода требует отдельного изучения – такого больше не повторится. Наше беспредметное искусство сделало огромный скачок в мировом искусстве, а так мы всегда на 30, 40 лет отставали.
Вы знаете, что в Москве происходит реорганизация трех ведущих галерей, которые начинают функционировать как студия и частные выставочные площадки. Вы же изначально не пытались работать как галерея. Почему? Рынок современного искусства лежит. Что первично: рынок или искусство? Если бы не было рынка искусства, мы остались бы на уровне наскальной живописи. Потребитель должен быть. Художник не может писать, если он не продается. Почему я не открыл галерею? Я достаточно прагматичный человек, но я изначально понимал, что продавать не умею и не научусь. Это определенная специфика, определенная манера поведения, определенная психология. Если бы я мог продавать, я бы продавал, но я не умею этого делать.
Во всем мире функционируют музеи современного искусства на основе частных собраний. Будут ли в России появляться подобные институции? Все частные музеи или коллекции фондов основаны на том, что для музейной деятельности у государства есть особые налоговые преференции. Американская система: сегодня мы покупаем работу молодого художника, держим ее 10 лет, она вырастает в цене, мы даем ее в официальную оценку, после этого работу можно передать определенному музею, как частному, так и государственному, заплатив за проделанную работу по оценке подоходный налог. Или французская система, где огромен налог на наследство, когда получаешь произведения искусства. Этот налог можно вернуть в виде работ, которым дают объективную оценку. Подобные системы следует вводить, но здесь мы сталкиваемся с самой большой проблемой, существующей в нашей стране, – с коррупцией. Не дашь денег – специалист оценит твою работу дешево.
Как вы относитесь к потребительскому взгляду на искусство? У вас дома висит что-нибудь? Часть коллекции висит дома, и я часто меняю работы.
Как формировалось собрание? Вы сами досконально изучили историю русского искусства, что позволило выбрать основные имена? Полностью опираться на консультантов сложно, так как рано или поздно у специалистов появляются собственные интересы. Нужно прислушиваться, обсуждать, но процесс формирования коллекции должен сопровождаться личным пониманием. Принцип создания моей коллекции – важные для истории имена. Есть масса художников декоративных, но вторая половина ХХ столетия – это прежде всего концептуальное искусство, а мне трудно воспринимать его без более традиционных форм. Изобразительность все же должна сочетаться с концептуальностью. Вот мне нравится Эрик Булатов, но не очень нравится Андрей Монастырский.
Самая спорная позиция в собрании? Михнов-Войтенко – спорный художник, и мне часто с пеной у рта приходится доказывать, что он гений. Мне удалось убедить уже многих, и я сыграл огромную роль в понимании этого художника. Не знаю, как можно было создавать такие вещи в закрытой стране в пятидесятые-шестидесятые. Поллок был раньше, но где Михнов мог видеть Поллока?
Как вы относитесь к культурной экспансии в регионы? Стоит ли целенаправленно искать художников по России, как это делает музей «Эрарта» и планирует делать Гельман? Конечно, стоит. Но большинство художников пытается закончить петербургские или московские вузы и чаще всего, если у них есть талант и на них обратили внимание, они остаются в центре. Например, среди московских художников 80% выходцев из регионов. Так что искать и смотреть, без сомнения, нужно.