Самолет Советский Союз
Надо признать, разговор об этом получается у Садулаева лучше всего. После подражательных, будто с чужого плеча вещей из мира офисного планктона («Таблетка», AD) сбивчивый и нервный монолог героя «Шалинского рейда» ощутимо встряхивает.
Бывший студент петербургского юрфака, он же – чеченский милиционер и боевик, обращает свою исповедь то ли к психотерапевту, то ли к следователю. Он живет с чужим паспортом, паспортом погибшего человека, и доктор/следователь, которому, правда, в романе слова не дается ни разу, подозревает в нем «ложную личность». Временами, кажется, сам Тамерлан/Артур сомневается в том, что было, а чего не было. Но даже если проживание событий есть наваждение, следствие болезни, переживания героя (и авторского альтер эго) абсолютно достоверны.
Вернувшись в мятежную республику после первой чеченской, Тамерлан, как и его новопровозглашенное государство, пытается наладить самостоятельную жизнь. Характерно, что единственный реальный для него вариант – поступить на службу в аналог местной милиции и взять в руки оружие. Увидев сына со стволом, отец, бывший советский хозяйственник, выгоняет его из дома. Переживший войну пожилой чеченец лучше, чем кто бы то ни было, знает, что тому, кто взял в руки оружие, рано или поздно придется его применить. Тамерлан уходит из дома с пистолетом системы Стечкина и вскоре берет себе жену – вернее, вдову. Девушка, в которую он был влюблен в школьные годы, к этому времени уже потеряла мужа и осталась с маленьким ребенком.
Дальнейшую жизнь молодого человека можно назвать жизнью в той же степени, в которой независимую Ичкерию можно назвать страной. Она проходит в тщетных попытках удержать лавинообразный распад общества, семьи, собственно человека. Что говорить, если примером адекватности и гражданского самосознания оказывается дядя Тамерлана, бывший «простой советский вор», который старается жить «по понятиям».
В сухом изложении «Шалинский рейд» существенно проигрывает, что неудивительно, поскольку важна здесь в первую очередь авторская интонация, которая придает убедительность этой трагедии абсурда. Герой Садулаева честно пытается разобраться в том, что превратило его родину в пылающий костер (один из фактов, играющих роль метафоры, – горящие нефтяные месторождения), и приходит к неожиданной мысли: чеченцы, застигнутые русской колонизацией на этапе «родоплеменного коммунизма», захотели остаться в СССР. Если Россия отделилась от СССР, то мы, в свою очередь, отделимся от России. Показателен портрет молодого ваххабита, который считает максиму «от каждого по способностям, каждому по труду» цитатой из Корана.
Претензии, которые предъявляют к роману, – телеграфность «газетных» отчетов о ходе боевых действий, наивность антивоенного пафоса и субъективное представление о сюжете – не отменяют главного: состоявшись в своей целостности, книга вполне способна совершить переворот в обыденном представлении о Чечне и чеченцах. И вот парадокс – счет, который в первую очередь предъявляет Тамерлан бывшей метрополии, это не счет за колонизацию и попытку удержать Кавказ силой, но счет за самонадеянность и саботирование пресловутого «бремени белого человека»; иными словами – вы ответственны за того, кого приручали. Не секрет, что распад СССР больнее всего ударил по рядовому населению бывших братских республик, которые в одночасье оказались в заложниках у международных авантюристов и собственных баев, но Садулаев создает еще и очень сильный образ: в отцовский сад падают люди, пассажиры самолета, который развалился в воздухе. Воздушное судно с маркировкой СССР вдоль борта уже погибло, но люди все еще продолжают падать: «Когда самолет разваливается высоко-высоко в небе. Например, из-за взрыва на борту. Или попав в зону сильной турбулентности. Пассажиры, особенно непристегнутые, просто вываливаются, как горошины из стручка. Пристегнутые не вываливаются. Они упадут в другом месте с обломками самолета, которые еще будут куда-то лететь по инерции».
Герман Садулаев «Шалинский рейд» Ad Marginem