Андрей Рубанов: «Мечтать вредно или даже смертельно опасно»

Чем для вас как автора «Великая мечта» отличается от первого романа — «Сажайте, и вырастет»?

«Мечта» писалась быстро. Сдела на за несколько месяцев. Я нашел способы интенсификации работы. Я хотел сделать быстрый, легкий и злой роман — и сделал его. Кроме того, «Мечта» — очень личная вещь. Не знаю, правильно ли меня поймут, но я делал ее в первую очередь для себя и только потом — для публики. Такой личный апргейд, перезагрузка памяти. Если «Сажайте» — книга для молодых, она не свободна от назидательного пафоса, то «Мечта» есть голая проза, она ничему не учит, она не живописует, я даже от метафор отказался — это просто рассказ о событиях, и точка. Далее, я был обязан отдать дань памяти погибшего друга, он жил так, словно знал, что о нем напишут книгу, — вот я и сделал это.

На ваши книги так и просится штамп: «Основано на реальных событиях». И не только на ваши. Почему сейчас многие писатели предпочитают «просто рассказ о событиях» фантазиям?

Спрос есть на то, что предлагается. Те, кто предлагает — издатели и книготорговцы — обязаны дать потребителю полный ассортимент. Ниши фэнтези, детективов, боевиков, исторического и любовного романа давно заполнены. А вот сегмент реалистов еще пять лет назад пустовал, поскольку быть реалистом пусть и престижно, но очень трудно и невыгодно. Надо долго собирать материал, выверять мелочи, шкуру до крови обдирать и только потом складывать слова в абзацы. Но природа не терпит пустоты, в том числе в умах, а издатели, чтоб победить в конкурентной борьбе, хотят охватить все рыночные ниши — и вот реалисты появились.

В русской литературе, грубо говоря, где мечта, хоть бы и великая, — там и облом: Башмачкин в «Шинели», Германн в «Пиковой даме». Вы, человек, перечитавший русскую классику вдоль и поперек, имели это в виду, сочиняя роман?

Ни православное христианство в его современном варианте, ни тем более отечественная литературная традиция не могут быть для нас догмой. Да, мечтать вредно или даже смертельно опасно. Но если бы человек не мечтал, он бы не летал сейчас быстрее птиц и не плавал подобно рыбам. Об искусстве и говорить нечего. Всякое искусство, в том числе и литература, не выражает ничего, кроме драматического стремления человека к цели, к идее, к мечте, — все это разные имена одной и той же абстракции. Возможно, в русской литературе мечты редко сбываются, ну так и в нашей жизни происходит то же самое.

Второй роман — и снова о 90-х.

«Уважение к минувшему — вот черта, отличающая образованность от дикости». Если не ошибаюсь, так сказал Пушкин. 90-е — это пережитый опыт, значительный кусок истории, в том числе моей личной, и этот опыт должен быть всесторонне осмыслен. Миф о 90-х как об эпохе малиновых пиджаков и олигофренов с золотыми цепями не соответствует действительности. Так же как и миф о временах застоя как о периоде свинцовой мерзости и серятины. Наспех повесить ярлык и забыть — это очень по-русски. Вспоминая о 90-х, 80-х и так далее, мы не должны быть верхоглядами. Не стоит торопиться вешать ярлыки, в прошлом — наши корни, там находятся причины того, что с нами происходит сейчас. Я возвращаюсь и буду возвращаться в любой прожитый день своей жизни, поскольку это моя жизнь.