Фортепианный вечер

Петербургский пианист Григорий Соколов — один из тех музыкантов, что могут выйти и сыграть простую гамму — и это будет гениально. Программа концерта в Большом зале традиционна — Семнадцатая соната Бетховена, Первая Шумана, третья Французская сюита Баха, но она, в конце концов, и не очень-то важна. Главное — личность исполнителя. Соколов играет редко, а в России еще реже. Его ежегодный апрельский концерт — ритуальное событие филармонического сезона. Каждый раз он проходит так: аншлаг, в зале полная тишина, на сцене священнодействие, музыки не помнит никто, но все уходят преображенные. Соколову нельзя подражать, его техника и слышание музыки единственны в своем роде. Может быть, по масштабу он не дотягивает до таких колоссов, как Рихтер или Гульд. Но кажется, что если будет больше играть, то и перегонит. А играет Соколов очень мало — он перфекционист. Может отменить концерт из-за того, что в городе не нашлось подходящего инструмента. Да ведь и Филармония располагает лишь одним роялем, удовлетворяющим запросам пианиста. Вся эта исполнительская кухня, конечно, совсем не должна занимать слушателя. Подумаешь, разница, на каком «Стейнвее» играть. Но требовательность Соколова к условиям концерта — это оборотная сторона требовательности к себе. Большой грузный человек сидит за роялем и разговаривает с ним, как с податливым зверем. А потом оказывается, что это он с автором говорит. Получается музыка. Почему-то всегда кажется, что это тихие беседы, хотя Соколов умеет играть очень громко. Всегда трудно его слушать, потому что тебя в момент соколовских разговоров как бы и нет — не просто нет в зале, а вообще нет. Он начинает, и публика вся куда-то девается, и ты вместе с ней. Такой опыт больше чисто музыкального переживания. Поэтому Соколов — больше чем музыкант. Или просто — великий музыкант.