Прогулки. Интервью с Земфирой
День первый: СЪЕМКА
Мастерская приятеля фотохудожника Дандуряна, превращенная, как это обычно бывает во время фотосессий, в какой-то цыганский табор. Вторник, два часа дня. Все прибывшие пробились в Кривоколенный переулок через разом замерший под снегопадом город. Ощущается выброс адреналина.
Начинается съемочный процесс — вернее, подготовка к нему. «А нарисуйте мне мушку, — требует у визажиста Кузиной Земфира, — я буду башкирская Мэрилин Монро!„ Кузина рисует. Стилист Света Латекс демонстрирует отобранные для съемки вещи и одновременно, листая Time Out в поисках телефона, заказывает в „Прайме“ сэндвичи. Земфира поет — “Imagine all the people…„ и спрашивает, не знает ли кто дальше слова: ей сегодня эту пьесу на вечере по случаю 250-летия МГУ под рояль петь. Как студентке этого вуза. Дандурян выставляет свет. Мы с Денисовой демонически шепчемся: как лучше, сейчас интервью записывать (а времени мало: все-таки из-за пробок на полтора часа позже начали, плюс подслушали Земфирин телефонный разговор — у нее в семь встреча) или на завтра договориться? “А давайте прямо сейчас„, — вдруг из-за осветительного прибора говорит Земфира. Начинаем. На диктофонной пленке откуда-то из-за такта вплывает разговор на тему группы музыкантов.
Земфира: Говорить про музыкантов — болезненная тема. По большому счету, у меня с ними не клеится. И это, в общем, не секрет. Они часто меняются и так далее. Я не считаю себя человеком некоммуникабельным, но, видимо, есть во мне что-то такое, вследствие чего они рядом не задерживаются.
Инна Денисова: Ты авторитарный человек?
Z. Никогда не думала о себе в этом контексте: авторитарный, тоталитарный,
демократ… Я написала песню — это моя работа. Работа музыкантов — ее сыграть. И если есть возможность при этом поддерживать хорошие, человеческие отношения, это отлично. Если нет, то рано или поздно все заканчивается.
Настя Рахлина: А с Вдовиным как контакт произошел?
Z. (Равнодушно.) Нормально. На сегодняшний день можно сказать совершенно четко, что Вдовин не будет саунд-продюсером альбома — он сделал буквально несколько композиций. То, что устроило нас обоих. Все остальное пришлось сделать самой.
Н.Р. А когда выходит альбом?
Z. 24 февраля.
Мы меняем дислокацию — Дандурян начинает снимать второй кадр, „в зеленом платье“. Земфира усаживается на полу.
И.Д. А почему ты забила татуировку? (Вместо Z на правом плече теперь просто черный прямоугольник. — Ред.)
Z. Потому что пришло время. Мне показалось, она свое отработала.
И.Д. Когда ты ее сделала?
Z. Лет в двадцать-двадцать один.
И.Д. Это было символично?
Z. Конечно. Это вот она меня… мы вдвоем друг друга поддерживали. И я решила, что все, спасибо. Теперь я буду сама.
И.Д. А почему не свела?
Z. Свести — это пошло. Сделала я это в свой день рождения. Утром встала, поехала к товарищу и забила. В этом году.
И.Д. А ты любишь свои дни рождения?
Z. Отвращения, по крайней мере, не испытываю: просто календарный день. Тут вопрос звонков: не хочется особенно утомиться. С другой стороны, проверяешь, кто не позвонил.
Н.Р. и И.Д. (Хором.) Вот это точно!
Z. А так… я живу очень весело. Постоянные приключения. Поэтому какие-то события — дни рождения, новые года — не особенно отличаются от всех остальных дней.
И.Д. Тебе чаще весело, чем грустно?
Z. Может быть и грустно, но я к тому, что в любом случае эмоционально.
И.Д. А альбом получается веселым или грустным? Просто такие три песни разные…
Z. Три? Какие — три?
И.Д. “Любовь как случайная смерть„ — грустная.
Z. А она не вошла в альбом. А вот „Небо-море-облака“ — веселая. „Прогулка“ — вообще позитив. Альбом менее грустный, чем предыдущий, — в конце я, конечно же, сорвалась и написала несколько агрессивных номеров.
Н.Р. Насколько для него характерна „Прогулка“?
Z. Совсем нехарактерна.
Н.Р. Так всегда и бывает, мне кажется — в ротацию попадает песня, наименее точно передающая суть альбома.
Z. Нет, там будут еще электронные вещи.
И.Д. Тебе электронная музыка сейчас интереснее, чем гитары?
Z. Важнее всего песня. А в какой она оболочке — вопрос второй. Песня, то есть эмоция… (Пауза.) Для меня все песни делятся на те, в которых есть вдохновение, и те, в которых вдохновения нет.
И.Д. Ты стихи могла бы писать?
Z. Нет. Я в детстве такими стихами баловалась: “Утки по небу летели/жопами трамвай задели„. Мне больше всего вот такие вещи нравятся: Олег Григорьев, митьковская тема. Я страшно не люблю впадать в серьезность, меня гораздо больше цепляет настроение, выраженное в мелодической фактуре. Не мелодия, не текст — настроение. Я могу спеть полную белиберду, и даже в музыкальном смысле это может быть полная белиберда, но если это передаст мое настроение, я с этим соглашусь.
Н.Р. Насколько для тебя важно быть понятой? Причем — правильно понятой?
Z. Вообще неважно. Я передала настроение, зафиксировала мое эмоциональное состояние, и — я спокойна.
И.Д. Мнение каких-то людей из ближнего окружения для тебя имеет значение? Кто-то, допустим, послушал и в восторг не пришел.
Z. Вообще, я остро реагирую, честно признаться. Не показываю, но реагирую сильно. Могу обломаться и бросить песню…
Н.Р. Можешь?!
Z. Ну как — бросить… Оставлю в компьютере. Я все собираю. (Смеется.) У меня все хранится на винчестере, более того, я делаю бэк-ап, то есть все это копирую на второй винчестер.
И.Д. А какие песни были написаны сразу, на одном дыхании и без сомнений?
Z. „Бесконечность“. Я ее написала за четыре минуты. Столько она и длится в риал-тайме. Просто вот села и написала текст. Сначала пришла мелодическая строчка, я побежала к роялю, подобрала… Вот это, я считаю, здорово. „Хочешь?“ — примерно так же. Вот это для меня критерий.
Тут фотограф Сергей Дандурян возмутился. Сказал, что его терпение закончилось. Потребовал прекратить: или мы снимаем, или вы разговариваете. Мы договорились встретиться с Земфирой на следующий день.
День второй: КАФЕ НА САДОВОМ
Мы с Денисовой приезжаем раньше и занимаем позицию у окна. Солнце лепит вовсю, Садовое после снегопада — наряднейшее, и небо — синей не бывает. Мы не знаем, какая у Земфиры машина, но сразу ее узнаем, когда она вкатывается на тротуар и начинает парковаться. Длинная и узкая машина, из которой выходит длинная и узкая Земфира в высоком полушубке: ловишь себя на мысли, что на самом деле ни одно видео не передает ее пластики. Земфире мешает секция оградки — она деловито ее переставляет. Деловитый московский водитель. Входит в кафе. Мы продолжаем.
И.Д. Уже долгое время ты сама себе продюсер.
Z. Так, по-моему, всегда было. После Лени Бурлакова. А ничего сложного в этом и нет — не нужно быть ученым-академиком, чтобы давать интервью или договариваться о фотосессии.
Н.Р. Но ведь в работе продюсера есть и другие моменты — например, провести яркую пиар-кампанию, как группа „Мумий Тролль“, которая все время придумывает какие-то неожиданные ходы.
Z. Что касается пиар-кампаний, придумывать что-то нарочитое мне никогда не нравилось. Ибо ко мне и так липнут ситуации „нарочно не придумаешь“ — и мне этого вполне достаточно. Мне кажется, я правильно строю взаимоотношения с прессой. Если мне нечего сказать, я с ней и не встречаюсь.
Н.Р. Кинчев как-то сказал примерно следующее: “Я не устраиваю никаких пиар-кампаний — не имеет смысла: сколько человек меня любит, столько мою пластинку, и купит — не больше и не меньше».
Z. И он прав. Вот я — или Кинчев — выпускаю пластинку, и есть какое-то количество людей, настроенных лояльно: они лояльно эту работу и воспримут. А есть другие люди, воспринимающие меня — или Кинчева — в штыки, и даже если на этом альбоме будет «Богемская рапсодия», отношение не поменяется.
Н.Р. Получается, ты сейчас не настроена на завоевание мира.
Z. Мне в принципе не близка позиция завоевания мира. Она изначально не была мне близка. Мне скорее хотелось делать хорошо.
Н.Р. Разве это не одно и то же?
Z. Нет, это разные вещи. Не спала и не видела эти огромные толпы…
Н.Р. Ты вышла на сцену «Олимпийского» в 2000 году, собрав рекордное, насколько я знаю, количество народа.
Z. Приятно. Но задачи поставить рекорд не стояло. И сейчас не стоит. Настаиваю на этом. Я делаю то, что хочу я, а не то, что хочет кто-то другой.
И.Д. Ты интересуешься тем, что происходит у коллег по цеху?
Z. Людей, которые меня интересуют, не так много, но они есть… Тот же Лагутенко. У них в апреле будет новый альбом. (Начинает смеяться.) Опять что-то там будет не то, я уверена. (Начинают смеяться все.) Куда-то его потащит.
И.Д. А кого ты уважаешь?
Z. (Уважительным голосом.) Лагутенко. (Думает.) Думаю. Летова. Федорова из Tequilajazzz, Петра Мамонова и Федорова из АукцЫона. Кинчева уважаю, Башлачева — нет, ну а как? Другое дело, что я не знакома со многими. Вот с Кинчевым я не знакома: но я его очень уважаю. Естественно, я уважаю Цоя. Пошли туда, в глубь веков…
Н.Р. А ты росла на этой музыке? «Кино» любила?
Z. Фанат была, фанат! Я же ездила, ночевала на кладбище…
Н.Р. (радостно кричит на все кафе) Да ладно!!!
Z. Нет, серьезно! Даже видеозапись есть: какие-то питерцы сняли, как я играла на гитаре на кладбище. Вот недавно принесли в «Реал» и сказали: продаем.
И.Д. Сколько тебе лет было?
Z. Четырнадцать.
И.Д. (к Н.Р.) Офигеть, да? (к Земфире) И чего, репортаж с кладбища-то продали?
Z. Да нет вроде, они цену какую-то заломили… Так что я была настоящим фанатом. У меня дома было плакатов штук двадцать…
Н.Р. В кочегарку, поди, ездила? (Кочегарка в Ленинграде, на улице Зверинской, где работал Цой.- Ред.)
Z. (Возбужденно.) Кочегарка! Там же очередь была, чтоб зайти!
И.Д. А кто сейчас для тебя «номер один»?
Z. Том Йорк. За талант. За его этот раненый глаз.
Н.Р. На тему продюсирования и таланта — талант можно зарыть в землю?
Z. (Думает, но недолго.) Да, мне кажется, да. Я училась в училище искусств. На курсе было девять человек, люди невероятно талантливые — один с абсолютным слухом, другой с абсолютным чувством ритма, и многие были в чем-то сильнее меня. И вот один очень талантливый пианист, мой однокурсник, три года назад продавал на рынке города Уфа футболки с моим изображением. Талантливый пианист! Вот таким образом и зарывается талант в землю. Что-то не складывается. В дополнение к таланту должно быть что-то еще.
Н.Р. Характер? Стечение обстоятельств?
Z. Насчет обстоятельств мне сложно рассуждать в мои неполные тридцать лет. Но характер — обязательно.
И.Д. Ну а ты-то как считаешь, чему ты большим обязана — стечению обстоятельств или характеру?
Н.Р. Конечно, характеру.
Z. Вот я сейчас скажу — «характер», а потом, лет через десять, пойму, что обстоятельства сыграли важнейшую роль. Но характер, конечно, должен прилагаться к таланту.
И.Д. Извини заранее, если сочтешь этот вопрос слишком личным, и можешь, конечно, не отвечать. Ты представляешь себя в роли матери?
Z. (Хитро.) Конечно, представляю, у меня воображение богатое, я все что угодно могу представить. (Серьезно.) Я не хочу детей. Сейчас не хочу.
И.Д. А ты испытываешь нежность, когда общаешься с детьми?
Z. (С чувством.) Я очень люблю детей. У меня с ними всегда хорошие отношения складываются. Дети — они без задних мыслей, очень легко с ними общаться. Попадаются, конечно, совсем избалованные… Нет, мне очень комфортно с детьми.
И.Д. А у тебя есть какие-нибудь…
Z. (Перебивает.) Дети?
И.Д. Нет, средства релаксации!
Z. Я компьютеры люблю. Иногда могу позволить себе отключить телефон и проболтаться несколько часов в Интернете.
И.Д. И что ты там делаешь?
Z. Общаюсь со знакомыми. Музыку качаю. Вот сейчас мои интернет-друзья чуть меня не потеряли: работа, я с утра уезжаю, они успевают мне в ICQ только «привет» сказать. Интернет — отдельная категория моих знакомых. С некоторыми у меня очень доверительные отношения. Вот недавно на футбол в Киев звали. Поздно предупредили, я бы поехала.
Н.Р. Скажи — в твои неполные тридцать лет — с течением времени новизна мира не утрачивается?
Z. Наоборот! Чем дальше в лес… Чем больше живешь, тем больше возможностей открывается. Понимаете, о чем я говорю? Тем взрослее ты становишься, тем больше перед тобой вариантов для принятия решений.
И.Д. Возвращаясь к теме кумиров. Ты бы хотела познакомиться с Томом Йорком?
Z. Нет.
И.Д. Неужели тебе не интересно его о чем-то спросить?
Z. Разве что когда выходит новый альбом.