Vergilius Art. Интервью с Арсеном Савадовым
Страна узнала героя, когда фотографии шахтеров в забое и в балетных пачках напечатали в журнале ОМ, единственном издании, которое по тем временам могло себе это позволить. Арсен Савадов с его шахтерами был моментально принят за своего.
Underground-2000, съемка фрагментов фресок Джотто в соляных копях, милая и светлая, была по инерции расценена как богоборческая. Проект «Книга мертвых» стал апофеозом карьеры Савадова-скандалиста: натюрморты из трупов. Москва содрогнулась и принялась ждать от Арсена следующего душераздирающего аттракциона. Которого не последовало. Арсен не сказать что бы устал, он просто перестал. Эпатаж для него сейчас неактуален. Его нынешняя форма — наблюдение. Его последний проект — съемка карниза в киевском районном кинотеатре.
«Это реальный объект, часть существующего независимо от меня дизайна. Я ничего с ним не делал, просто увидел и посчитал его самостоятельной вещью. Установил технику и переснял его, но с собственным мнением по поводу объективной реальности„.
Проект выглядит как склеенные в ленту фрагменты старых афиш — помните, были такие монструозные полотна, украшающие фасад кинотеатра. На них было трудно узнать героев фильма, но в них есть ретро-прелесть. Карниз, приглянувшийся Савадову, создан из таких полуузнаваемых лиц. “Актеры — со студии Довженко, из западного кино. Где-то мы их видели, но где — неважно. В любом случае, не гламур надоевший, не постановочная фотография. Мне кажется, это похоже на ранний сюрреализм„. Безуминка проекта в том, что с непостижимой логикой в лица героев кино вмонтированы бра.
“Фонарики не совпадают ни с чем, кроме электрической проводки. Где-то они выглядят ртами, где-то носами, отчего люди приобретают инопланетный вид. Директриса заведения по своему культурному наитию, как полный профан, сделала что-то, как ей показалось, красивое. Эта высочайшая народная художественность обескураживает — а я любитель и ценитель таких вещей. В высшей степени китч в снятом виде не лишен психоделики. Мы запечатлели карниз прошлым летом, но еще до того, много лет подряд, любили это место, все боялись, что красоту нашу снимут. А заведение, напротив, расцветало все ярче, пользовалось успехом. Там внизу, под бордюром, — ресторан, в котором цены все дороже. Значит, карниз этот позитивен, а позитив сегодня нужен. Внутренний посыл моей работы: креатив неисчерпаем даже в самых уродливых формах. Формально это модный проект, в нем есть новый джаз„.
Как же быть с джазом старым? Неужели с провокацией покончено?
Переросли, для нас провокация не становится целью. В искусстве она не умрет никогда. Во-первых, среди молодежи. Во-вторых… Понимаешь, каким бы высоким ни был уровень жизни, скажем, швейцарцев, у них народ чаще нашего сходит с ума, потому что самовыразиться не может. Здесь, у нас, есть форматы провокации, и социум такой бурный и многоплановый, что мы здесь с легкостью реализуемся. Провокация есть часть пробуждения. Ракета не летит без сгорающих частей. Это части выводят мышление на уровень сверхзадач, на временную или вечную оставленность. Провокация — очистительное средство, методика зажигания, инициация.
Когда вы рассаживали распоротые и сшитые трупы, уже тронутые разложением, составляли из них такие успокаивающие аллегорические композиции для фотосессии „Книга мертвых“, что вы зажигали? От чего очищались?
Исходя из возможностей, мы могли бы сделать вульгарное произведение, но это peace of art. Столько лет прошло, моя „Книга мертвых“ постоянно востребована. Вчера я смотрел документальный фильм про фашистов и понял, что этот вид искусства будет нужен всегда. Не так часто, не так много, но это товар — однозначно. Хорошо, когда художественный хоррор идет в прямом режиме, без компьютеров, без постпродакшнов, его приглаживающих. Когда за работой стоит ответственность художника, пульсация реальности.
Ответственность, пульсация, peace of art. Все это отлично, но смысл ускользает. Зачем человеку делать то, от чего становится страшно? К чему этот путь расчесывания язв?
Мы в вергилиевском путешествии. Из проекта в проектобходим антропологические тупики и ищем там что-то полезное для себя. Для вторичного опыта — ведь к темам этим до нас обращалось достаточно много художников. Опыт получаем колоссальный. Важно не вбежать с милицией и сделать грязные снимочки. Главным в проекте „Книга мертвых“ были не фотографии, а сами объекты — инсталляция из вещей, которые участвовали в съемке. Когда зрители садились в кресла, где до них сидели мертвецы, трогали предметы, побывавшие в мертвых руках, а потом отдергивали полог, скрывающий работу, — это была инициация.
Вы предметы перед этим обработали?
Конечно! Мы же не натуралисты, мы художники.
А конечный эффект был каким?
Сам факт нашего разговора свидетельствует об эффекте. Картина или работает или не работает.
После выставки Underground православный священник, отец Борис Михайлов, публично высказывался в твой адрес: “Художник дает нам почувствовать свое отчаяние, погруженность в бездну, ад. Я думаю, что душа этого человека надрывается, но тем не менее он это делает». Как тебе нравится подход?
Его слова — сплошной пафос. Монахи всегда жили в скитах и штольнях. У нас вся лавра изрыта, вся гора Киевская. Мы снимали эту серию в соляных копях. Там бывшая больница для туберкулезников, а изначально — заброшенные шахты. Стоят кроватки, где спали больные. Их опускали на 600 метров, а потом поднимали. Дело в том, что в соляных пещерах не живут микроэлементы, погибают в течение получаса… В моих работах нет давления идеологии, а есть арт. Когда ты выходишь на высокий уровень искусства, там другие цензоры. Мое направление: большая антропология, эпоха возрождения. Поход в эпицентр смысла — человеческого, прошу заметить.
И где же осела экспедиция на данный момент?
Сейчас монтирую часовой фильм о Днепрогэсе. Называется «Не про ГЭС». Про наше путешествие к острову Хортица, куда Екатерина приезжала и ее не пускали — там жили одни мужики-казаки.
Хортица — колыбель запорожского казачества и вроде бы заповедник. Запорожские языческие истуканы, санатории всякие. Что же вы там снимали?
Роуд-муви, но нового формата. Отдыхающие показывали нам голые задницы с берега. Это готовая инсталляция, мы проезжаем вокруг островаи снимаем берега со стихийными пляжами. Путешествие вглубь России оказалось трипом в дикую Африку. И фоном ко всему этому стали новостройки.