«Я не могла стать обычным этническим музыкантом»

— Это правда, что ваш отец в СССР, в 70-е годы, играл рок-музыку? Она ведь была запрещена.

— Это трудная для меня тема, потому что мой отец действительно музыкант, но я росла вдалеке от него, мои родители разошлись. В 70-е на Украине у него была группа, которая называлась «Арника», и хотя, действительно, в СССР не было рок-музыки, как мы ее сейчас знаем, они играли рок-н-ролл, а отец писал музыку, песни на слова украинских поэтов. Они пели очень актуальные, политические песни. Сейчас отец продолжает работать, записывать музыку, у него вышло несколько дисков. И отношения у нас сейчас хорошие. Но вообще меня воспитывала мама, во Львове, она художница.

— Любовь к музыке пришла к вам позже, через театр?

— Да. Я училась играть на классическом фортепиано, у меня музыкальное образование, но однажды я поняла, что не хочу быть классическим пианистом. Советская школа была, конечно, на высоком уровне, но она стремилась втиснуть музыкантов в рамки, и если ты академический музыкант… Вы, наверное, и сами все знаете…

— Очень редко академические музыканты занимаются здесь какой-то другой музыкой, помимо академической. Это как секта.

— Да-да. И вот я еще тогда поняла, что это не моя дорога. Но меня звала сцена, и как раз в то время во Львове образовался первый экспериментальный театр. Люди отошли от государственного театрального Молоха и начали делать свои спектакли. Тогда я увидела настоящий театр, живой театр, и решила, что это мой путь. А потом так случилось, что благодаря театральному проекту «Славянские пилигримы», организованному Анатолием Васильевым (на Украине целая школа его учеников), театральные актеры из России и Украины поехали на стажировку в Польшу, к Ежи Гротовскому, большому мастеру экспериментального театра. При отборе на стажировку нас попросили спеть песню — и я оказалась единственной, кто хоть как-то умел петь.

— Если говорить о вашей музыке — в ней можно услышать элементы джаза, авангарда..

— Что касается моей музыки, я думаю, что из-за того, что я росла в городе, у меня был багаж классической музыки, и в Польше я познакомилась с западной экспериментальной музыкой, с разными современными школами работы с голосом — из-за всего этого я уже не могла стать обычным этническим музыкантом. Вдобавок, мне повезло встретиться с такими людьми, как Энтони Колуман, пианист из Нью-Йорка, немецкий музыкант — с людьми, которые не любят загонять себя в какие-то рамки. Энтони часто говорит: “Я не джазовый пианист, я просто пианист!„ Или, например, Фрэнк Лондон — он ведь не очень любит, когда его называют “клезмер-музыкантом»… Эти люди не боятся переходить границы, не боятся пробовать, не боятся совмещать. Работа с ними для меня, с одной стороны, вызов, с другой — прекрасная школа, которая помогла мне перейти мои собственные границы.

— Сергей Старостин, с которым вы будете выступать в Москве, по-моему, как раз из числа таких музыкантов. Как вы познакомились?

— Фамилию Старостина я слышала давно — в Германии он хорошо известен благодаря своему джазовому трио. Но в первый раз я увидела его год назад, на фестивале, который организовали Ольга Дука в усадьбе Дунино. Мы не были знакомы, но Старостин выступал сразу после меня, и я помню, что когда увидела его на сцене и услышала его пение, поняла — вот он, мой брат по духу. Иначе не скажешь! (смеется) Такое у меня случалось лишь дважды. В первый раз я нашла сестру по духу, певицу из Израиля Викторию Ханну. Она тоже работает с традицией, с сефардской музыкой, и мы вместе даже съездили в экспедицию по Украине, по тем местам, где зародился хасидизм. Она искала там клезмер, а я изучала, как две наши традиции, сталкиваясь и переплетаясь, питали друг друга. Сергей Старостин, как и Виктория, очень глубоко работает с традицией, и не боится открывать новые двери. Это почти провокация, это вопросы, которые он задает собственной культуре. Когда слушаешь Старостина, понимаешь, как глубоко уходят его корни в русскую музыку. Но с другой стороны, музыка Старостина — авангард, эксперимент, смелый разговор. И я очень жду сейчас нашей встречи — будь моя воля, я бы работала с Сергеем вместе долго, минимум месяц. Хорошо было бы поездить вместе — чтобы он открыл мне свою Россию, а я ему — свою Украину. Жаль, что наша встреча будет такой короткой. Но я все равно очень многого от нее жду.