Иван Дорн: «Популярность напрягает»

Моему сольному проекту дали финансовую жизнь два киевских корпоратива. Для них я придумал программу, пять-семь песен, дополненных кавер-версиями Крейга Дэвида и Mojo, а также исполнителей, которые мне близки, и мы начали гастролировать. Объездили почти все города Украины — задешево. Никого не собирали! Однажды приехали в Симферополь, где, кстати, на нас почти никто не пришел. Я подумал, что надо расширить программу, и мне в голову пришел мотив. Я сочинил текст и вечером его уже пел, забыл слова, придумывал на ходу — это было очень смешно. Я фанат органного баса, такого как у группы Nightcrawlers, от их песни Push the Feelings on я и отталкивался. Так появился «Стыцамен». С этой песней мы сломали немало копий с ребятами, которые считали, что она слишком сложная, что ее не возьмут на радиостанции. Мне, если честно, было на это наплевать.

Выпадать из мейнстрима абсолютно нормально.

Меня укрепил в этом мнении фильм BBC про группу Queen, стопроцентных новаторов, которые шли вразрез с принятыми нормами, — шестиминутная «Богемская рапсодия» сочетает пение а капелла, рок- и поп-музыку, оперу, балладу и хеви-метал и не соответствует ни одному формату. Это недосягаемая мечта — быть как они, собирать стадионы. Написали рок-балладу, потом рапсодию, потом раз — приходит Джон Дикон, гитарист, и они фигачат Another One Bite to Dust. Джон ждал ребят на репетиционной базе, настукивая этот мотив. Пришел Фредди и решил попробовать записать на него песню, при том что Брайан Мэй и Джеймс Стюарт ненавидели диско. Я считаю, что это правильно — экспериментировать со стилями. Для песни «Северное сияние» я придумал джазовую гармонию, мы начали перебирать барабанные семплы и наткнулись на олдскульный «апачи-дэнс», который использовал, например, Fatboy Slim. Все ассоциируют его с брейк-дансом, а у нас этот семпл стал лирическим! Эта мелодия царапала мне душу очень долго. Я сам себе индикатор, если мурашки — значит, работает. Успех обрушился на нас с выходом клипа «Стыцамен», который сняли братья Мисюра, наши бессменные режиссеры. Я четко понимал, что должна быть атмосферная картинка. Тогда еще песню никто не воспринимал, и я знал, что нужно снимать особенное видео или не снимать вообще. Была первая версия, совсем хреновая.

Мы были сродни пришельцам, ходили в противогазах и изображали синхронные танцы.

Режиссером был Денис Гамзинов, который предложил сделать клип бесплатно, но в итоге он обошелся мне тысячи в три долларов: аренда того, заплатить этому. Я рискнул всем, что у меня тогда было, — и выкинул, потому что получился бред. В съемках с братьями Мисюра участвовали педагоги известной киевской танцевальной школы My Way, благодаря их хореографии лучше запоминается ритм, а костюмы сделала дизайнер Леся Патока, наш постоянный стилист на клипах. Ровно половина бюджета ушла на костюмы. Жилет, затканный значками, да и все стильные образы попали в точку, все не только услышали классную музыку, но и увидели модного меня. Видео Джейсона Даруло мне показали только после выхода клипа, до этого я и не подозревал, что у него есть прототип. Тогда я подумал: «Вот это я снял, молодец!», потому что, если честно, охренел. И я попросил братьев Мисюра, чтобы больше мои клипы не были ни на что похожи. Кажется, мы друг друга поняли. Мы нехотя зацепили всех, включая хипстеров. У нас охренительный тандем: они сняли видео и сделали меня популярным, а это сделало популярными их, и теперь к ним хотят абсолютно все. Они, кстати, придирчиво выбирают заказчиков. Вот недавно сняли видео Вере Брежневой, интересно посмотреть, что за песня их соблазнила. Сейчас выйдет мой новый клип на песню «Идолом» — Мисюра сделали для него настоящую ракету, черт подери! По сюжету я превращаюсь в ребенка и сваливаю на другую планету, чтобы начать все сначала. Песня скорее имиджевая, чем коммерческая. Боюсь, что если мы сделаем еще одно суперпопулярное видео на хит, то я перенасыщусь собой, окончательно перекрою себе андеграундный путь. Я рискую, потому что многие ожидают взрыва. Но надеюсь, что новый ролик задаст другое направление и привлечет тех, у кого совершенный вкус.Я всегда хотел быть артистом, писал песни с детства. В двенадцать лет я поехал на детский фестиваль «Черноморские игры» со своим материалом, тогда как другие использовали написанное композиторами. Уже тогда я сам делал аранжировки. Мама всегда хотела, чтобы я шел по артистической линии. Я — ее реализация, она мечтала быть актрисой, но обзавелась семьей и все силы вложила в меня. Мы переехали в Славутич потому, что отца, физика-ядерщика, пригласили туда работать после аварии на Чернобыльской АЭС. Мой отчим — отец ушел из семьи, когда мне было семь лет, — строил спортивные сооружения, а я их испытывал, отсюда все мои разряды.

В детстве я был занят не меньше, чем сейчас.

После обычной школы — музыкальная, потом бальные танцы, потом хор. Мама работала театральным режиссером, занималась фестивалем «Золотая осень Славутича», на котором я впервые и вышел на сцену. У белорусской певицы Инны Афанасьевой была песня про хрипловатый голос и саксофон. Для выступления нужен был мальчик с саксофоном. По всему Славутичу устроили кастинг и выбрали меня, вручив этот хрипловатый музыкальный инструмент. Мне нужно было выбежать на проигрыше и изобразить игру ровно под фонограмму. Я сделал все с точностью до наоборот: когда звучал саксофон, я бездействовал, зато когда Инна пела, я самозабвенно имитировал трели. Славутич не похож на другие города, могу сказать это с уверенностью. Люди там проще и в некотором смысле более продвинутые. Этот город возводили после аварии на атомной станции, каждый район строила одна из республик СССР. Приехали специалисты со всей страны, и, видимо, за счет этого смешения общий уровень был очень высокий. Моя простота и открытость — это славутичское воспитание. Но моя жизненная трагедия в том, что Славутич все равно не воспринимает меня как человека, который чего-то достиг. Там за кулисами мне говорят противные вещи, вечно делают так, чтобы никто не попал на мой концерт, не вешают плакаты, пускают страшные слухи: «Зазвездился!» Я готов был бы и бесплатно выступить, но меня бесит сам подход: город тебя воспитал, ты ему должен. С таким отношением даже приезжать туда не хочу. Я скучаю, но это быстро проходит, когда нахожусь там. Страдаю метафорически — по тому лесу, где прогуливал школу, по парку, где ходил с первой любовью, — скучаю по своим воспоминаниям.

Сегодня мне выдали столько авансов, что становится не по себе, кажется, вот-вот начнут срать.

Мы пишем песни для себя, и только это определяет наше музыкальное направление. Мы аккумулируем то, на чем воспитывались, а не то, какими нас хотят видеть. Именно поэтому нам удается быть новыми и модными на фоне других. Ведь Илья Лагутенко и Земфира смогли победить гнет формата и остаться любимыми как массами, так и эстетами. Мне, кстати, очень нравятся ранние альбомы Земфиры, в первую очередь тексты и инструменталистика. Сейчас все так быстро меняется, столько появляется каждый день артистов, что просто невозможно их отследить. Я открываю чарт и понимаю, что не знаю больше половины имен. Я слушаю Jamiroquai, Эрику Баду, Lovebirds, Breakbot. Я следую артистам с нестандартной красивой гармонией, близкой к джазу. Frank Ocean, Azari & III, Фаррелл Уильямс взорвали мне мозг. Я люблю ставить раннего Кельвина Харриса, ню-диско, Lars, люблю качовый хаус. С таким количеством концертов нет времени писать музыку, я прямо вижу, как мы деградируем. Нет времени даже подумать, как обновить программу. Благо с нами на фестивале «Новая волна» случилась «Попытка № 5», которая успешно разбавляет наши концерты. В рамках творческого вечера Константина Меладзе нам дали исполнить эту песню. Мы пытались не упасть в грязь лицом и отказывались, но все равно вписались, поставив два условия: мы поем живьем и аранжировку делаем сами. Мы вдохновились песней «Gipsy Woman» певицы Кристал Уотерс, и получившаяся аранжировка так нам понравилась, что мы думаем сделать из нее отдельный трек.

Я хочу звучать так, чтобы говорили: «Сделай мне песню, как у Ивана Дорна».

В январе и феврале мы отказались от всех концертов, чтобы писать музыку. Успех альбома, на который мы, вообще-то, не рассчитывали, нас, конечно, окрылил. Нам говорили, что понятия «продажа альбома» больше не существует — зарабатывают на диджитал-контенте. Диски выпускают как пиар-повод. Но все дистрибьюторы просто охренели и стали выкупать права на издание. Свалившаяся популярность напрягает: слишком много ожиданий, ответственности, столько дали регалий, я теперь боюсь писать песни, думаю, что нужен шедевр. Раньше же все шло так легко, мы вообще ни о чем не задумывались.

У меня есть концертный директор, который решает вопросы расписания, ну и мама, которая меня поддерживает в жизненных вопросах. В некотором роде она была моим продюсером, когда возила меня по фестивалям, детским конкурсам, кастингам, а я получал опыт. Правда, раньше продюсеры имели рычаги влияния: у них были связи, они знали, как правильно сделать и продвинуть трек, существовал железный занавес, и у артистов не было возможности реализоваться по-другому. Сейчас они выступают как шантажисты и разводчики. Я не обижаю продюсеров, просто это чистый бизнес. Они говорят артисту, что у него ничего не получится, потому что только они знают, как правильно. Мое мнение: для первого шага достаточно интернета, да и радиостанции тоже не ко всем задом поворачиваются. Все зависит от твоего материала. Если ты не веришь в себя и у тебя хреновые песни, тогда обращаешься к продюсеру. Они берутся либо за тех, у кого есть деньги, либо за таланты. Но таланты, которые работают с продюсерами, — дураки. Понятие саундпродюсера в России отсутствует, но у меня он есть, это Рома Бестселлер. Я хочу попробовать петь на английском. Мы так угадали с модой на возврат доброты, старого хауса, прямой бочки и диско-баса! Может, мы сумеем выстрелить вровень с Америкой? Хочу, чтобы меня слушали там, мы же этого, черт подери, достойны!

Русский язык довольно грубый, я работаю так, чтобы он пелся как будто с легким акцентом.

Для меня даже каждый слог имеет значение. Иногда я переставляю ударения, рифмую не слова, а слоги. Люблю экспериментировать с языком! Понятие «мегаартист» умерло, потому что исполнителей, как и песен, стало слишком много, хит не держится годами, его срок — неделя. В музыкальном плане все немного туповаты, ориентируются на тех, кто уже популярен. Молодежь слушает западную музыку, взрослые — попсу и шансон. Я понял, чем буду отличаться. Музыкой я близок к Западу, а слова — русские. Ясно, что это может сыграть. У толпы, у которой накипело, появилась отдушина, что-то свое, чем можно гордиться. Надеюсь, что это возрождение. Но оно будет очень медленным, потому что сейчас появятся имитаторы, которые будут делать треки не хуже, а года через два меня превзойдут. Именно поэтому мне важно открывать новое, оставаться музыкальным революционером.

Фотографии Саши Самсоновой
Полностью материал можно прочитать на сайте www.sobaka.ru