Простые вещи | Кино | Time Out

Простые вещи

Василий Корецкий   2 июля 2007
2 мин
Простые вещи
Веселый и пьющий анестезиолог Сережа Маслов однажды понимает, что проблемы которые перед ним встали уже не решишь литром водки.

Веселый и пьющий анестезиолог Сережа Маслов возвращается с работы домой, в типичную петербургскую коммуналку, чтобы услышать две новости — плохую и очень плохую. Первая: его 16-летняя дочь ушла из дома к какому-то юному обормоту. Вторая: жена снова беременна. Ввергнутый в кризис среднего возраста перспективой появления в его 20-метровой комнатке четвертого жильца, Маслов запивает еще крепче и начинает терзаться — до седых волос дожил, а на квартиру так и не заработал. И тут судьба, со свойственным ей изощренным юмором, дает Сергею шанс — платного пациента, знаменитого когда-то актера Журавлева (Леонид Броневой). После недели ежедневных уколов Маслов получает предложение, от которого сложно отказаться: обменяв когда-то свою квартиру на пристойное медицинское обслуживание, Журавлев теперь надеется купить смертельную инъекцию за картину Репина.

Попогребский снял кино, от которого исходит ощущение настолько удивительной законченности и цельности, что память после просмотра отказывается вырывать из него отдельные сцены и эпизоды. Такое чувство возникает редко, и его ни с чем не спутаешь. Да, это именно он, негромкий шедевр, в котором все находится на своих местах и случается единственно правильным, хотя и совершенно непредсказуемым образом. Здесь ежеминутное появление водки на столе обусловлено только художественными резонами, а не требованиями спонсора. Здесь разговоры мужчины с женщиной наконец-то выглядят как разговоры двух живых и взрослых людей, а не начитавшихся беллетристики роботов. Здесь режиссура так тонка и внимательна, что Леонид Броневой уравнивается в правах с неизвестной актрисой-подростком — и оба при этом выглядят одинаково правдиво и выразительно. Кроме того, "Простые вещи" — отчетливо русское кино. Эта русскость совершенно не раздражает, она лишена лунгинской сусальности, мессианства Сокурова, балабановской мизантропии и игривого михалковского барства. Бэкграунд советского кино чувствуется тут в каждом кадре, в каждом монтажном стыке. Причем чувствуется не как досадный рудимент, а как надежный фундамент для нового здания.