Наркомат Просветления
Малоизвестный факт: в ноябре 1910 года в дом начальника станции Астапово Липецкой губернии, где умирал Лев Толстой, прибыли не только его домочадцы, ученики и журналисты, но и киношники-документалисты. Волей Кена Калфуса в числе этих стрингеров оказался московский паренек Николай Грибшин — ассистент оператора французской студии "Братья Патэ". Он проявляет себя человеком, тонко чувствующим дух времени. Известно, что прибывшая в Астапово Софья Андреевна тщетно умоляла ближайшего помощника и душеприказчика Толстого пустить ее к своему умирающему мужу. Грибшин придумал гениальный, чисто кинематографический ход, предложив графине постановочную сцену: она (под объективом камеры) подходит к дверям дома, стучится, после чего следует пауза (а на экране — затмение, обозначающее ход времени) — и умиротворенная Толстая отходит от двери. Фирма "Патэ" получала эксклюзивную хронику, а Софья Андреевна — иллюзию примирения с супругом в глазах зрителей. Никто из свидетелей этой сцены не осознал важности произошедшего — кроме рябоватого кавказца по кличке Коба, прибывшего в Астапово с намерением конвертировать возможные массовые беспорядки в революционное восстание.
Кино — важная часть культуры и менталитета американцев. Может быть, поэтому трехлетней давности дебютный роман пятидесятилетнего писателя из Нью-Йорка (успевшего пожить в Париже, Дублине, Белграде и Москве) строится по лекалам фильма. В нем четыре части, действие каждой происходит на своей площадке: Астапово, 1910; занятый большевиками монастырь, 1919; Арбат и Александровский сад, 1921; Горки, 1924. Крупные планы чередуются с общими, лапидарные диалоги — с эротическими кадрами и лирическими флешбэками.
Для Николая (ставшего после Октября большевистским комиссаром) кино — не просто "важнейшее из всех" революционных искусств. Оно само — инструмент преобразования действительности. Эту нехитрую мысль автор проводит через всю свою книгу, от гротескной сцены, в которой юная киноэнтузиастка во имя "женского просвещения" устраивает для крестьянок показ самодельной порнографии, до жутковатого кадра в Горках, где мы видим героя в спальне умирающего Ильича. "Мало сделать вождей известными, — размышляет Николай, — надо при помощи сюжетов сфабриковать им характерные образы". Роман написан на русском материале (и с хорошим его знанием), но американцем и для американцев. Так что разоблачениями сталинизма дело тут не ограничивается: похоже, автор метит в кого-то поближе.