Прямохождение

В Роттердаме на ретроспективном показе Евгения Юфита приключился конфуз. Зрители решили, что им показали давнишний советский авангард, похлопали, но числить режиссера среди живых уже и не думали. Конечно, с ориентирами Юфита на немецких экспрессионистов, французских
сюрреалистов и лично Дзигу Вертова все ясно давно, и ошибка эта простительна, но для прародителя некрореализма быть «похороненным заживо», пожалуй, комплимент. Однако «Прямохождение», его последний фильм, для неподготовленного зрителя должен все расставить по местам. Тут и стройный сюжет образовался, насколько это для Юфита возможно, и даже мелькнул в кадре монитор компьютера с версией Windows 95, условно определив временные рамки происходящего.

«Прямохождение» — нелепо-блестящая гипотеза о том, как, увидев вспышку метеорита, наши приматы-прапредки вскочили от испуга на задние лапы, да так прямоходящими и остались. И Юфит, распрощавшись с ненавистным ему гомо сапиенсом, обратил свой взгляд на гомо
неандерталис, сняв очередной, по собственному определению, этнографический science fiction.

Художник-анималист (Михайлов) получает Госпремию за рисунки мушек-дрозофил (очевидная отсылка к мышке-зубровке из «Папа, умер Дед Мороз„) и покупает „домик в деревне“. Дети художника разыскивают в подвале книги, вроде „Военной зооантропологии“, безумный сосед (Криштапенко) бормочет, что сатана вернется, все перемежается документальными свидетельствами диких опытов, и тут начинает проблескивать истина. Ученые попытались скрестить человека с приматом: удачные результаты евгеники “уже давно среди нас„, а провальные экземпляры бродят в лесах. Осознав себя несчастным полукровкой, художник сходит с ума и гибнет в поезде от рук тех самых приматов, отнюдь не мирных флинтстоунов.

Ретроспектива Юфита, которую и подытожит „Прямохождение“, несколько запоздала. Когда-то широкой публике знакомый только понаслышке, некрореализм представлялся чем-то совсем диким. Вот и приходилось вспоминать легенды об алкогольных оргиях на загородных выездах, когда снимали короткометражки, вроде „Санитаров-оборотней“, и слова о соединении “метафоричности Тарковского и акционизме Гайдая„. Но то было раньше. С ретроспективой вышла ситуация „возвращенной литературы“, когда непонятно: где же тут скандал, где крамола?

„Прямохождение“, и вовсе обошедшееся без былого экстремизма, провоцирует разговоры о том, что это второй фильм без покойного Владимира Маслова, — и снова мимо. Хотя про смерть некрореализма (оксюморон по определению) начали петь, еще когда Юфит и Маслов перешли в полный метр. На самом деле дикий научный эксперимент выстраивает трилогию, начатую „Серебряными головами“ и „Убитыми молнией“. Только герои стали вдруг говорливы, как будто для Юфита эпоха немого кино закончилась. И эта говорливость вводит в состояние оцепенения, как если бы и вправду заговорили приматы.

Теперь Юфит не снимает, а — как фотограф — всматривается, выстраивая кадр, в окуляр кинокамеры, как будто по ошибке уже включенной. Разучившись глубокомысленно вглядываться, он стал просто замирать. Между
тарковщиной и сокуровщиной (к этим фамилиям отсылают все кинокритики) Юфит проскользнул в жанровое поле — тоже не слишком-то живое — ромеровских зомби из “Ночи живых мертвецов», которые так и не выползли из холодящих сельских пейзажей. В этих ч/б фокусировках все и происходит: рождается кино. Пускай работы Юфита с затянутыми планами и странным монтажом смахивают на изобретение велосипеда, но наблюдать эту неповоротивую, скрипучую педальную конструкцию из плоти и крови тем интереснее, что швы наружу и вот-вот лопнут. А смотреть на расползающуюся материю всегда увлекательнее, тут уж с Юфитом не поспоришь.