Зак Снайдер: «Не то чтобы я хотел снять фильм про дерущихся женщин»
Я слышала, что на роли девочек в вашем фильме стремились попасть многие молодые актрисы. Кто-то, говорят, даже плакал, не пройдя пробы.
Ах, какая жалость (смеется). Я-то думал, девушки в Голливуде привычны к отказам. Пересмотрел на пробах очень много действительно талантливых актрис. Но дело в том, что я хотел, чтобы каждая из них могла сама выполнять все трюки в экшен-сценах. А вот те пятеро актрис, что в итоге получили главные роли, сразу соглашались на все возможные сложности. Пять месяцев они занимались физической подготовкой, изучали оружие и навыки стрельбы, трюки со страховкой, с ними занимались каскадеры. При этом ни одна из них до начала съемок не читала сценарий — они готовы были идти на все эти лишения, даже не зная, что их ждет. Вообще-то, скажу по секрету, я допустил небольшую ошибку с этими тренировками. Эмили Браунинг должна была в начале фильма держать в руках пистолет неуверенно, страшась пустить его в дело, а передо мной в итоге предстала эта хрупкая девчушка с направленной на меня пушкой, абсолютно уверенная в себе и полная решимости пальнуть (смеется). Она была больше похожа на хорошо тренированного полицейского, чем на раздавленного горем подростка.
Ваши предыдущие фильмы в основном про мужчин и их развлечения — войну, апокалипсис. Этот же целиком посвящен женщинам.
Любой проект начинается с самой простой идеи, и в данном случае так получилось, что центром истории стала девочка. Обычно я начинаю развивать историю с угрозы — мне нужно найти то, что угрожает моей героине. Мы вспомнили первую «Планету обезьян», где Чарльтон Хестон увидел своего приятеля, которому сделали что-то вроде лоботомии. Я тогда еще подумал, как же это жутко — лишиться собственного «я», ничего страшнее этого, наверное, нет. Это был отличный посыл для истории. Экшен же есть в фильме не потому, что мне так уж хотелось показать дерущихся женщин. Скорее мне хотелось понять, что может спровоцировать девушек на насилие.
Фильм при этом посвящен вашей маме. А в нем и лоботомия, и насилие, и психбольница…
Ну, мама у меня тоже была особенной. Она вообще оказала огромное влияние на то, кем я стал: купила мне первую камеру, много разговаривала со мной о кино. Или вот, например, когда мне было, кажется, лет 13, выходил «Империя наносит ответный удар», и мама мне говорит: «Слушай, ты же знаешь, что новые “Звездные войны” выходят в прокат?» Я отвечаю: «Да, выходят в среду, а мне надо будет в школу». Мама же стала меня убеждать, что школа никуда не денется, а вот фильм — дело важное. И отправила меня в очередь за билетами в пять утра (смеется). Как с такой мамой не стать режиссером?!
Вас же многие считают визионером. Для вас вообще что первично — картинка или все-таки история?
Знаете, я всегда мыслю образами, прорисовываю то, о чем хочу рассказать, делаю разные карандашные наброски. Любая идея, сценарий — все для меня начинается с картинки. У меня вообще всегда были странные отношения с кино. Даже когда я думаю, что тот или иной образ круто выглядит на экране, то стараюсь, выделяя это, показывать и внутреннюю сущность этого образа — он же может означать какую-то несусветную ерунду. Это парадоксально.