Сергей Волков: «’Матрицу’ мы читаем ради субъективности» | Главное | Time Out
Главное

Сергей Волков: «’Матрицу’ мы читаем ради субъективности»

Нина Иванова   29 октября 2010
3 мин
Сергей Волков: «’Матрицу’ мы читаем ради субъективности»
Главный редактор газеты «Литература» объяснил, как пользоваться «Литературной матрицей».

Мне казалось, учебник должен давать фактический материал, который служил бы основой для размышлений, а не готовую интерпретацию.

Конечно, учебником книга названа условно. Никакой это не учебник и учебником быть не может — в нем нет важнейших структурных вещей: нет вопросов и заданий, нет параграфов, иллюстраций… И никогда он не будет утвержден никаким образовательным органом и принят в школе. Это просто книга для чтения по тому предмету, по которому есть еще и учебник. Если посмотреть линию учебников для школы, то мы встретим там учебники двух типов. Есть намеренно стертые, отстраненные, тяготеющие к справочникам. Авторы таких учебников себя не выдают, а просто сообщают факты: Гоголь родился в таком-то году, поэма названа «Мертвые души», напечатана тогда-то, сюжет такой-то… А есть остро субъективные авторские учебники. Они могут быть спорны, неудобны, их можно откинуть в одной главе и горячо принять в другой, но они яркие и запоминающиеся. На литературной ниве по крайней мере два таких учебника есть (оба автора, кстати, питерцы, что примечательно, потому что «Литературная матрица» тоже выросла в Питере; есть еще учебник москвичей Евгении Абелюк и Константина Поливанова, но его министерство зарубило — пришлось издавать в «НЛО»). Это учебник Марка Григорьевича Качурина, известного методиста и педагога второй половины ХХ века. И учебник, которым сейчас начинают пользоваться в школе, — Игоря Николаевича Сухих. Именно его интересно сравнить с «Литературной матрицей», потому что он рассказывает не менее увлекательно, чем писатели. При этом Сухих держит высокую филологическую планку — а учебник у него остро авторский. И «Матрица» — остро авторская. В этом, кстати, ее плюс. Фишка «Матрицы» в том, что о литературе рассказали люди, которые сами эту литературу создают. И читая о Достоевском, ты понимаешь, что ты читаешь еще и Сергея Носова с его прекрасным русским языком, а пытаясь разобраться в Лескове, беседуешь с Ильей Бояшовым. Возникает эффект «два в одном».

А как насчет того, что дело писателя — не чужие тексты интерпретировать, а свои писать?

Ну да, еще, кажется, Лотман шутил, что ихтиологу не обязательно быть рыбой. В смысле, что исследователь литературы не должен быть писателем. Но значит ли это, что писатель не может исследовать литературу? Если согласиться с этой точкой зрения, то тогда мы должны выкинуть пушкинские штудии Ахматовой, размышления о литературе Цветаевой или Бродского. И того же Набокова. Иннокентий Анненский не был литературоведом, но оставил такие вещи о том же Гоголе, которых не скажет профессиональный литературовед… Для меня как для учителя литературы важно, чтобы на уроке была искра интереса. Из чего она будет высечена — дело второе. И писатели, и ученые — все пойдет в дело, главное, пусть говорят толково и интересно.