У меня страха человеческого нет очень давно
Год назад вы стали штатной актрисой «Табакерки». У вас уже есть свой дом в Москве?
Театр снимает квартиру. У меня нет своего жилья. В Казани была квартира, я ее лишилась в один миг. Брат был наркоманом, заложил квартиру, потом умер — квартира пошла за долги. Пятнадцать лет назад в течение полугода у меня умерла семья — семь человек. Отец, мать, брат и все остальные. Жизнь поделилась на «до» и «после», я осталась там. У меня страха человеческого как такового нет очень давно. Я не боюсь ни смерти, ни избиений, ни того, что может случиться со мной. Я думала о том, что, когда в один прекрасный день припрет, я возьму собаку (у меня кроме собаки никого нет) и пойду работать в дом престарелых. Но не в театр.
С таким настроением играть Довлатова… Вы ценитель довлатовского юмора?
Наверное, есть и покруче. Кэрролл. Наверное, все абсурдисты — Беккет, Мрожек. При жизни Довлатова я его не читала. Но он очень совпадает с моим сегодняшним состоянием: его страдание от несовершенства того, чем он жил. С другой стороны, это все равно игра с собой. Это мое прошлое. Которое еще было прекрасным.
А когда случился поворот в сторону сегодняшней жизни, не столь прекрасной?
Думаю, лет сорок назад. Знаете, дети бы сказали: из конфет ушла сладость. В возрасте восьми лет в Норильске я спросила у папы: «Что это такое?» Он сказал: «Яблоко». Я помню это первое яблоко не на зубах, я помню его ощущение, этот запах… Что-то случилось с людьми, что-то случилось. Я смотрю на молодых, общаюсь с ними и понимаю, что это — болезнь не только моего поколения, что они болеют еще больше, чем мы. Всеобщая депрессия. Такое ощущение, что радость отняли. Внутри какой-то трагический взгляд. Иногда думаю: «Я не имею права выходить на сцену, потому что не несу людям радость».
Работа спасает от депрессии?
Очень спасает!
Какая роль была самым сильнодействующим лекарством?
Буратино! Я играла его шесть лет назад в Самаре. Первое, что попробовал в жизни этот мальчик, был лук репчатый. Второе — он увидел избиение, когда избивали кукол. Нищету. А когда получил театр, то плакал: «Не хочу этого театра!»
А какую роль вы сейчас хотели бы сыграть?
Какую-нибудь мужскую роль. Прежде всего Достоевского. Предельное существование в этом мире. Раскольников — мой любимый герой. Я люблю его за то, что с ним происходит, когда он лежит, смотрит в стену, бесконечное количество раз достает окровавленный носок, смотрит на него, опять ложится… Не за то, что с ним происходит потом — воскрешение. А за то, что животное превращается в человека. Увы, я знаю, что никогда не сыграю ни Митю, ни Ивана Карамазова — Алеша мне менее интересен — или персонажа пушкинской прозы.
Кто из режиссеров в вас «попадает»?
Някрошюс. Еще как попадает. Просто крышу сносит. Раньше очень попадали «фоменки». Митя Черняков попадает. Он меня в Казани увидел. У него мысли были сделать что-то вместе со мной. Но это все впереди. Когда совсем плохо, я думаю: «Есть еще Митька». А сейчас время Кости Богомолова. Он возвращает меня к первозданности профессии. О чем уже люди забыли. Заигрались и забыли. Загорбились. Остекленели. Костя достает из меня что-то такое, что другие сегодня не могут достать.
Что достал он для персонажа «Заповедника» по имени Виктория Альбертовна?
Не могу об этом говорить. Он же еще в утробе!