Американская пастораль

"Пастораль" у Филипа Рота — это, конечно, такое авторское кокетство. Если и есть в романном пейзаже молочная река с кисельными берегами, то она отчетливо разливается на два рукава. Первый — трагической нелепости повесть о положительно прекрасном человеке, второй — тяжелая дума писателя на склоне лет о судьбах "города и мира".

Герой Рота, что предсказуемо, — еврейский юноша из Ньюарка, чьи молодые годы пришлись на послевоенный взлет американской экономики. Посвятив в прошлом немало времени исследованию процесса ассимиляции вчерашних эмигрантов в американскую мечту, автор легко и привычно входит в накатанную колею. Его Швед Лейвоу — этакий белокурый Самсон, с легкой походкой, стальными мускулами и честным взглядом безмятежных красивых глаз. Родившись в семье еврея-перчаточника, он при всем том истинный американец: и на бейсбольном поле, и в бизнесе, и в соперничестве за руку и сердце королевы красоты. Все у него получается наилучшим образом: окончив колледж, он принимает у отца эстафету на перчаточной фабрике, приумножая капитал и развивая дело; женится на мисс Нью-Джерси; покупает и обустраивает старинный дом. Он счастлив и смел, добротный гражданин великой Америки, фольклорный герой, Джонни-Яблочное семечко, как ему нравится думать про себя. Есть только одна заминка на пути к совсем безоблачному счастью — его маленькая дочка Мерри, "радость", чуть заикается, произнося слова уже практически родного английского языка. И кто бы подумал, что именно эта Шведова радость принесет ему столько горя, разрушит семью и поставит под сомнение всю линию беспорочной жизни.

Когда Мерри увлекается "красными" идеями и на волне пубертатной истерики взрывает магазин и добряка-доктора, не вовремя оказавшегося поблизости, для Рота-консерватора это не только история о том, как неразумные балованные дети предают идеалы отцов. Мерри здесь скорее индикатор более глубокого противоречия — ведь она в "негативе" повторяет то самое, что сделал с собой "новый американец" Швед Лейвоу. То есть отбрасывает за ненадобностью традиции семьи и историческую память. При всей тривиальности идеи немудреная дидактика оживляется мастерством автора; терзания его утрированно-положительного героя написаны из-под кожи. Где-то с середины повествования ощущение отравленной шкуры на плечах этого еврейского Геракла уже не покинет читателя; изгнанный из своего янки-рая Швед Лейвоу живет в персональном аду.

Не удовлетворяясь душераздирающим психологизмом, Рот еще и подсвечивает ситуацию извне, глазами постороннего, своего альтер-эго — младшего товарища Шведа, писателя. Несколько раз роман выныривает в современность, где стареющие и постепенно умирающие ньюаркские школьники наблюдают горделивое угасание своего кумира Шведа Лейвоу.

Филипу Роту уже за семьдесят. Хороня друзей и героев своего поколения, он хоронит также эпоху Больших Американских Иллюзий. В хрусте этого разгрызенного яблока познания странным образом слышится что-то знакомое — опустевшие города, где хозяйничает негритянская шпана, промышленность, вывезенная в Китай и Латинскую Америку, богатое меньшинство, спасающееся обманчивой стабильностью в роскошных резервациях фешенебельных районов. Этот тонущий роман-ковчег был опубликован в 1997 году, то есть за четыре года до большого взрыва 9.11, окончательно разметавшего миф о неуязвимости американской мечты. "Пастораль" — только первая часть трилогии о "конце прекрасной эпохи", в которую входят еще две не переведенные пока книги — "Я вышла замуж за коммуниста" и "Человеческое клеймо". Там, надо думать, со здоровым пессимизмом тоже все в порядке.