Романчик: некоторые подробности мелкой скрипичной техники

Шорт-лист русского Букера-2005 вызвал бурю негодования среди литературных критиков — и скучен, дескать, и старомоден, и вкусовщина сплошная с клановостью, и ничего яркого. Между тем вошедший в него "Романчик" Бориса Евсеева совсем не скучен. А если и старомоден, то в благородном ностальгическом ключе. Главный его герой — приехавший из Малороссии студент Гнесинского (в романе — Мусинского) училища. Он разрывается между любовью к девушке-однокашнице, которую зовет мелодичным именем О-Ё-Ёй, самиздатом, перепечатываемым на пару со своей возлюбленной, и главное — страстью к литературе. Последняя, похоже, вот-вот окончательно возобладает над бесконечными пиццикато, двойными флажолетами и другими подробностями этой самой упоминаемой в заголовке скрипичной техники, явно переносимой автором и на его виртуозную прозу.

Действие происходит в 1973 году и развивается стремительно. За несколько недель Борислав, в котором ощутимо проглядывают автобиографические черты, успевает съездить в Жуковку, где на даче знаменитого виолончелиста Настропалевича отсиживается писатель Солженицын. Вскоре герой вынужден сам ехать отсиживаться в свой благодатный южный край, где 85-летняя бабка рассказывает ему совершенно апокрифические истории про "Володьку- ржавого", якобы убитого в 1907 году (так что совершенно непонятно, кто лежит в Мавзолее). Он успевает вылететь из института за антисоветчину, распознать в ближайшем друге стукача, познакомиться с "Володей Семеновичем" Высоцким и со странным греком- проповедником по имени Экклесиастэс. А главное — угодить между жерновов "конторы глубокого бурения" и московской милиции — и выскочить из них целеньким.

И все это плотно привязано к городским реалиям, которые любому московскому читателю наверняка приятно будет узнать (и вспомнить) и сравнить с нынешними. Некоторые подлинные детали того времени кажутся сейчас более фантасмагорическими, чем самые сюрреалистические метафоры. Например, в только что отстроенном Доме книги на проспекте Калинина дают двухтомник Леонида Андреева с "Иудой Искариотом". И за этим в общем-то сложным модернистским автором сразу выстраивается огромная очередь! Немудрено, что герой подумывает из музыкантов стать писателем. К сожалению, он вспоминает события 30-летней давности, как раз став им. И части книги, представляющие взгляд умудренного героя из двухтысячных годов, действительно хочется сократить или хотя бы переписать, чтобы разбавить неновые рефлексии и обличительный пафос второй свежести. Похоже, по мере удаления от собственного музыкального прошлого автор теряет свою бесподобную скрипичную технику.