Истории

Эксперимент издательства "Лимбус-пресс" в области популяризации современной драматургии вполне может оказаться успешным. Залогом тому — имя Татьяны Москвиной, чьи книги последнее время расхватывают, как горячие пирожки. Пожелай Москвина стать в ландшафтах родного города чем-то вроде вездесущего Дмитрия Быкова, ей бы это легко удалось.

Сергей Носов — фигура вполне соразмерная соседке, но если Москвина — вулкан, то Носов — скорее айсберг. Более известный как романист, начинал он как раз с пьес, а вот в роли публициста (если не считать очерковых колонок в журналах), насколько знаю, не пробовал себя никогда. Москвина, напротив, настолько же теоретик, насколько практик — театровед, критик, колумнист. Пьесы, вошедшие в совместный сборник, претендуют не на новизну, но на авторский стандарт качества — "лучшие". Большинство достаточно известны, некоторые пережили постановку.

Театральная пьеса — жанр где-то сродни детективу: вроде бы легко поддается пересказу, но при этом теряет самую суть, музыку. Прелесть драматургического произведения — в его конструкции, а интрига этого сборника — в сходных темах, а где-то — и сюжетах, и в то же время — в принципиальной композиционной разнице решений. При том, что Москвину давно и основательно считают этакой "вопленицей" бытовой женской трагедии, с точки зрения формы здесь — чистейшая гендерная инверсия. Яркое, жесткое, с нажимом, письмо Москвиной, с четкой композицией, логичными отступами, залихватскими культурологическими цитатами. И — бормочущие, переплетающиеся, как трава, диалоги Носова, жутковатая наивность ("Страшилки обыкновенные"), поэтика всепроникающего запустения: читатель бродит, как по заросшему пустырю, натыкаясь то на компанию пьяненьких, то на девичьи "секретики", а то и на ржавый гвоздь — босой ногой. Если на то пошло, то Москвина в большей степени классический драматург, не чуждый некоторому "постмодернизму" — взять пьесу "Рождение богов", но при этом мощно и органично сплавляющий форму и содержание в единую игровую стихию. Совершенно неудивительно, что после чтения ее вещей иные барышни впадают в истерический ступор, а мужики перелистывают последнюю страницу со словами "ну ни фига себе…"; автор, и сама человек эмоциональный, как никто умеет взять читателя за горло и протащить — как мягким животом по гравию, выдавить душевный сок и влить его, как абсолютное топливо, в бензобак своей громокипящей драмы. У Носова — не то; здесь скорее стихия Венички Ерофеева, томительная жуть, тягучая бытовая безнадега. Стиль его — как похмельный пот, облипает, душит, но — ап! — и повеяло улыбкой, как сквозняком. Если Москвина — и любит, и ненавидит, то Носов скорее — сочувствует, переживает. Финал каждой его пьесы — как стакан воды к губам, как вовремя открытая форточка: "Как интересно. (Открывает) Ого! (Слушают. Есть чему удивиться. Из дыры доносится стук печатной машинки)".

Замечательная, вообще говоря, идея — эти двое авторов-персонажей под одной обложкой. Если учесть, что оба находятся разве что на середине так называемого "творческого пути", то для внимательного читателя здесь — возможность не только сопоставить, но и предчувствовать дальнейшее развитие их персональных сюжетов. Как два волшебных, убористых клубочка, в нитяной толще которых — два поразительных автора, которые, надо думать, еще покажут этому городу и кузькину мать, и где зимуют раки.