Он появился…

Этому толстому тому правильнее было бы дать другой подзаголовок: «Булгаков и сателлиты».

Потому что почти две трети его занимает «Мастер и Маргарита». Но не последняя прижизненная редакция, считающаяся канонической, а более ранняя, первая законченная, в которой и мистическая, и политическая составляющие выявлены более остро и откровенно.

Например, последним на великий бал Сатаны здесь приходит «очень мрачный человек с маленькими, коротко подстриженными под носом усиками и тяжелыми глазами», который велел опрыскать ядом кабинет своего коллеги.

И первые читатели рукописи могли сразу опознать в этом персонаже Генриха Ягоду и инкриминируемое ему отравление Ежова. Предваряющие же великий роман четыре рассказа и повесть не просто хороши сами по себе, но и любопытны тем, что позволяют проследить, как «по кусочкам» Булгаков мог черпать идеи для него. Из «Венедиктова», стилизации Чаянова под начало XIX века, — представление о Москве как о мистическом городе; из «Возвращения доктора Фауста» Миндлина — образ современного Мефистофеля; из «Иностранца из №17» Савича и «Фанданго» Грина — ключевую сюжетную завязку о потустороннем госте, наносящем визит в страну победившего атеизма; и, наконец, из «Обломков» Соболя — не только образ всемогущего искусителя, но и важнейшую в «Мастере…» идею, что «вопросы крови — самые сложные вопросы в мире». Или, как формулирует это Соболь, «идеи появляются, распыляются, одни уходят, другие выскакивают, как прыщи, но не исчезает и не исчезнет разница крови».