Казанова | Time Out

Казанова

Казанова

О мероприятии

Биографии, как известно, бывают двух типов. Одни начинаются словами: Поэт NN родился тогда-то. В это время у него на родине происходило то-то. Другие — иначе: Итак, наш Поэт родился в то самое время, когда. Первые бывают суховаты, но точны — зато вторые пышны до водянистости. Жизнеописание Казановы, написанное Еленой Морозовой, увы, относится ко второму типу. Главный герой у нее попеременно зовется то Венецианцем, то Соблазнителем, то Авантюристом (все …

Биографии, как известно, бывают двух типов. Одни начинаются словами: Поэт NN родился тогда-то. В это время у него на родине происходило то-то. Другие — иначе: Итак, наш Поэт родился в то самое время, когда. Первые бывают суховаты, но точны — зато вторые пышны до водянистости.
Жизнеописание Казановы, написанное Еленой Морозовой, увы, относится ко второму типу. Главный герой у нее попеременно зовется то Венецианцем, то Соблазнителем, то Авантюристом (все — с большой буквы); кроме того, в тексте фигурируют такие обороты, как приобщить к таинствам Венеры, утолить свою страсть и даже его скакун. Кроме того, на каждой странице встречаются местоимения сей, сия и кои. Видимо, автор полагает, что таким образом стилизует свое повествование под XVIII век, по поводу которого в книге тоже сказано немало общих слов.

Энтузиасты-казановисты уже почти 200 лет пытаются отделить изложенные в автобиографической Истории моей жизни реальные факты необыкновенной судьбы полного сил авантюриста от бахвальства престарелого мемуариста. При этом убеждаются, что вымысла довольно мало: Казанова никогда не врет, но кое о чем умалчивает. Однако Морозова идет еще дальше она обходит своим вниманием то, о чем сам Казанова спокойно рассказывает. Например, об истории, приключившейся с ним в молодости в Константинополе: некий знатный турок показал венецианцу купание своих жен, а когда тот достаточно возбудился, подставил собственный зад Сам Казанова вспоминает это сумасбродство со смехом, но Морозова о нем не пишет: видимо, оно не укладывается в ее концепцию Авантюриста-Соблазнителя.

Читателям, желающим составить представление о человеке, чье звучное имя стало символом XVIII века, не помешает пересмотреть шедевр Феллини. Или обратиться к блистательному очерку Стефана Цвейга — хоть он и был написан задолго до того, как в 1960-е годы стал доступен подлинный, нередактированный текст Истории моей жизни.

Билетов не найдено!

Закрыть