Колодец в небо

Затеяв мегапроект Жанры, Борис Акунин так и не успел толком развернуть начатую им серию авантюрно-исторических романов с участием нашего современника Николаса Фандорина и его предков. Похоже, издатель Игорь Захаров рассчитывал, что эту нишу как раз и займет Елена Афанасьева со своими романами про суматошную фотожурналистку Женьку Жукову (сокращенно ЖЖ). Об этом свидетельствовали и благословение самого Акунина на обложке первой афанасьевской книги Ne-bud-duroi.ru, и явная нацеленность на серию (третья книга за год!). К тому же последовательница Чхартишвили в своих сочинениях точно так же, словно на шампур, нанизывает кусочки разных эпох на некий предмет силы, через века скрепляющий истории совершенно не схожих между собой персонажей. В Колодце в небо стержнем повествования служат камеи — подлинная, хранящаяся в Эрмитаже египетская камея Гонзага и две придуманные писательницей уменьшенные копии этой знаменитой геммы. Одна — античная, другая — эпохи Ренессанса.

От стремительности смены эпох и персонажей захватывает дух. Из Рима 117 года, где действует легендарий (то есть политтехнолог) Марк Тибериус, мы переносимся в Феррару 1503 года, где наблюдаем за схваткой красивой и решительной Изабеллы Гонзага с коварными Борджиа. Из Москвы 1928 года, где скромная машинистка из бывших Ирина Тенишева запуталась в своей первой любви, — в столицу современную: политический климат становится несколько мягче, а вот любящие женщины — куда практичнее. А по пути еще заглядываем в подмосковную усадьбу конца XVIII века и Ленинград 6070-х.

Под всей этой пестротой и густотой исторических фактов и персонажей слишком уж явно проступает стилизация под Акунина — который, в свою очередь, сам подражает беллетристике XIX века. Но стилизация — жанр, требующий от автора изрядного вкуса и филигранной тонкости. Чуть-чуть недоглядишь, и ожившие было марионетки снова превратятся в грубо размалеванные деревяшки. Именно это у Афанасьевой и происходит. Отставленный екатерининский фаворит, не моргнув глазом, произносит искусствоведческое словечко ренессансный. Герцогиня XVI века с уверенностью неофрейдиста рассуждает о роли секса. Княжна Тенишева, с презрением и ужасом следящая за нашествием советского новояза, изъясняется таким образом: Юноша этот ту толпу мог и не знать. Нет, правильнее сказать, знать и не мог». Все это вкупе с прямо-таки болливудской насыщенностью книги разными мелодраматическими совпадениями создает комический эффект, романисткой явно не предусмотренный.