Тристан и Изольда

Все предыдущие работы Чернякова были смачным плевком в сторону общепринятой театральной морали с ее приверженностью эстетике пышного костюмного зрелища. В них во всех было нечто общее — в канонических сюжетах Верди ("Аида" в Новосибирской опере), Римского-Корсакова ("Сказание о невидимом граде Китеже"), Стравинского ("Похождения повесы") молодой режиссер находил некие общие вибрации, сюжетные и надсюжетные совпадения; это давало шанс недоброжелателям отыскивать в его спектаклях клише и самоповторы. Каково же было удивление, когда в Мариинке вышел обещанный "Тристан", — хорошо знакомый черняковский почерк вдруг изменился до неузнаваемости. Совершенно по-другому начали играть актеры — от предельно четких контуров в обрисовке оперных персонажей режиссер перешел к мягким размытым силуэтам. Иной стала и роль сценографии — если раньше он с упоением создавал для своих героев ирреальные миры, наполненные предметами-символами, то теперь их сменили безликие и безмолвные интерьеры из нашей обыденной жизни.

Любому, кто хоть раз видел спектакли Чернякова, было понятно, что никаких волооких дев с мечами и романтических рыцарей с блестящими доспехами в этом "Тристане" не будет. Однако когда одно из действий в самой жаркой любовной истории, когда-либо созданной для оперного театра, открылось сценой уборки гостиничного номера с непременной горничной, катающей по полу пылесос под музыку Вагнера, то от неожиданности охают люди даже с самым смелым воображением. Здесь, в номере отеля, встретятся Великие Любовники — Изольда, напоминающая начальницу строительной фирмы, осатаневшую от перепалок с субподрядчиками, и Тристан, средних лет госслужащий. За время длиннющего любовного дуэта они так ни разу не прикоснутся друг к другу. Опера Чернякова — не очередной пересказ вечного вагнеровского сюжета, а попытка взглянуть на нее со стороны: представить, могла бы эта история случиться в лишенное каких-либо духовных страстей нынешнее время. Страсть его героев, одинаково не похожих ни на современных гламурных типажей, ни на напомаженных оперных персонажей, почти не имеет внешних проявлений и выражается исключительно через музыку. Однако диссонанса между звуковой материей и визуальной стороной спектакля не происходит — певцы-актеры Чернякова, среди которых особенно хороша выдвинутая на "Маску" Лариса Гоголевская (Изольда), наполняют четыре утомительных часа сценического действия бесчисленными оттенками человеческих переживаний, избегая оперной плакатности.

Этот спектакль явно не понравится тем, кто изначально настраивается на сюжет, вычитанный в справочниках по истории искусств. Зато постановку оценят все, кто любит отыскивать за привычной оболочкой второе дно и новые смыслы. Хочется надеяться, что в жюри "Маски" такие люди тоже есть: по справедливости "Тристан и Изольда" — один из горстки российских спектаклей, которые останутся в новейшей истории оперы.