«Драматурги — самые несчастные люди»
Бренд «Евгений Гришковец» развивается рывками. В 2000 году драматург из Калининграда стал столичной театральной знаменитостью. В 2004 году с выходом романа «Рубашка» Гришковец превратился в фигуру федерального масштаба. Тем не менее он продолжает жить в Калининграде, а в Москве бывает наездами. Наш разговор шел на конспиративной квартире в центре.
В сборнике «Следы на мне» один рассказ называется «Зависть». Мне кажется, вы немножко завидуете своим героям, в каждом из которых есть что-то такое, чего лишены вы. Вы находите в них те качества, которых нет у вас.
Я выбрал девять людей из тех, с кем я встречался за свою жизнь. Они сформировались в моем сознании настолько, что стали персонажами. Наверное, в этом смысле я им немного завидую. Но «Завистью» книгу называть нельзя, уже есть такая книга. Это один из лучших романов на русском языке, написал Юрий Олеша.
Такое ощущение, что с каждой книгой вы становитесь все пессимистичнее. «Рубашка» была светлой книгой, потом появились грустные «Реки», затем «Планка» и печально-ностальгические «Следы на мне».
Скажем так, я стал более информированным человеком, чем был, когда писал «Рубашку». Я часто перечитываю ту книгу, признаюсь, мне она очень нравится, но я вижу, насколько это беспомощно написанный текст. Но там была радость вхождения в писательский процесс. Тогда я даже спрашивал у нескольких литераторов, как пишется роман, и все они давали разные советы. Кто-то говорил, что нужно вести дневник, потому что я не смогу держать весь текст в памяти, кто-то — что нужно писать идеи на карточках. В итоге ни один совет не понадобился.А потом я стал работать над «Реками». Эту книгу я вообще надиктовывал, а моя жена Лена печатала. Я хотел написать большую книгу, целиком состоящую из баек о путешествиях. И когда книга была готова на шестьдесят процентов, у меня обворовали квартиру в Калининграде, украли компьютер с текстом. Все пропало. Какие-то вещи я посылал друзьям, их мне удалось заново собрать. Остальные я попытался восстановить по памяти, но понял, что испытываю несчастье по этому поводу. И текст получается несчастный. В итоге «Реки» превратились в коротенькую повесть. Что же касается «Следов на мне», то мне не кажется, что эта вещь грустная. Просто она более чувствительная. Вообще у меня долго не было замысла, о чем написать новую книгу. А когда нет замысла— ты и не писатель.
И как приходит замысел?
Когда я писал «Рубашку», то он пришел внезапно. У меня уже была книга пьес, но писателем я себя не считал. Я не верю в мистику, у меня в текстах даже метафор нет, но это было на грани фантастики. В декабре 2003-го я увидел перед собой воображаемый томик в тканевом переплете, как книги 1950-х. На нем было написано «Евгений Гришковец. Роман “Рубашка”».
А замысел «Следов на мне»?
Я участвовал в вечерах, посвященных юбилею Сергея Довлатова, и там читал со сцены его автобиографические заметки. Потом я почитал воспоминания писателей той эпохи и поразился, в каком плотном пространстве они жили. У них все друзья были известные. А я жил в Кемерове, но не ощущал свою жизнь хоть чуть-чуть менее значимой. И у меня возникло желание написать портреты тех, с кем я общался.
Кстати, а почему такой долгий перерыв? После «Рубашки» вы три года не писали романов, а выпускали сборники очерков. Вы пишете роман?
Замысла не было. Про то, о чем будет новый роман, говорить не буду, там сложная фабула. Могу рассказать про героя. Ему 37 лет, он из провинции, живет в Москве. Есть название, не рабочее, а окончательное — «Асфальт». Я долго искал профессию героя. Она должна была быть не творческая, а с другой стороны, он не должен быть на работе с утра до вечера. Иначе действие книги должно было бы разворачиваться в выходные.Нужен был стабильный бизнес. Стабильность очень важна для романа. И я придумал: мой герой производит и устанавливает дорожные знаки и любит свою профессию. Роман будет в два раза больше «Рубашки», а действие — разворачиваться в течение пяти дней, а не одного.
В 2004 году, после выхода «Рубашки», вы из человека, известного только театралам, превратились в знаменитость широкого профиля.
Да, и это очень меня обрадовало, потому что раньше у меня было ощущение тотальной принадлежности к театру. Такой рыцарской верности, которой я даже гордился. Но вырвавшись оттуда, я ощутил легкость бытия, радость от того, что больше ничему не принадлежу полностью. Кстати, в писательский цех я не хочу входить. Помню, видел, как в Париже на книжном салоне писатели сидели в кафе и обсуждали домашние дела, причем это были люди, которые друг друга не переваривают. Один другому говорит: «У меня сейчас продался второй тираж, восемьдесят тысяч». А другой пригорюнился.
А чем меряются драматурги?
Драматурги вообще самые несчастные люди, книжки их плохо расходятся, спектакли в театре идут совсем не так, как они задумали, все лавры достаются артистам. Но я несчастным не был, я всегда играл сам. Вообще же после выхода «Рубашки» изменилось то, что все стали прислушиваться к моему мнению. Писатель в России все-таки важная фигура. Всем стало интересно, что я думаю по тому или иному вопросу. Сперва я этому обрадовался, но потом нажал на тормоза и снова ушел в тень. Мне это просто сделать, я ведь постоянно живу в Калининграде.
В Москву переезжать не планируете?
Не хочу и не вижу в этом никакого смысла. Чтобы получить в Москве такое же жилье, как у меня в Калининграде, мне придется написать еще десяток книжек.