«С широко закрытыми глазами». Все о самом загадочном фильме Стэнли Кубрика

Чувствуете этот запах? Пахнет страстным сексом, потому что перед нами странная картина, поставленная по повести Артура Шницлера «Новелла о снах», рассказывающая о враче и его жене, которые живут с маленькой дочерью в Вене начала 20 века. Кубрик же переносит действие в Нью-Йорк, хотя съемки проходили в течение 400 дней в Англии. Вес фильму придает еще и долгое затишье творца – последним произведением была «Цельнометаллическая оболочка», выпущенная в 1987 году. А через несколько дней после показа Warner Bros. финального монтажа Мастер ушел из жизни.

Возможно, «С широко закрытыми глазами» – самый экспериментальный и загадочный фильм Стэнли Кубрика. Разумеется, после философской фантастики «2001 год: Космическая одиссея». Это сновиденческий трактат о верности, желаниях и пороках в браке и обществе. Это джазовый фильм Кубрика. Волнительный и завораживающий, сюрреалистичный и непостижимый.

Итак, парочка буржуа – Билл и Элис Харфорд (Том Круз и Николь Кидман) – наслаждаются красивой и богатой семейной жизнью, но однажды ночью Элис признается Биллу, что летом она фантазировала о сексе с молодым офицером, который, проходя мимо, бросил на нее взгляд. Злость переполняет Билла, после чего он пускается в сексуально-сновиденческую одиссею по ночному городу и тайком оказывается в особняке, где наблюдает за карнавальной оргией. Билл буквально сбрасывает маску, ему угрожают, когда он пытается познать увиденное, а под занавес Элис признается, что любит его и что они должны сделать «кое-что очень важное и как можно скорее» – «трахнуться».

Последний фильм Стэнли Кубрика иллюстрирует сексуальные наслаждения, эротические желания, флирт с насмешкой и обман, который становится необходимостью. История Билла и Элис подана мрачно и жутко. Отношения врача и его жены разъедает ревность, порождающая подозрение, обиду и осуждение. И неважно, реальными были измены или только приснились. Реальность и фантазия, правда и ложь, публичное и частное, сознание и подсознание, секс и смерть – все переплетено. После признания жены муж, будто ныряя в кроличью нору, попадает в сатанинский ритуал похоти и разврата, жуткую атмосферу которого усиливает музыка композиторов Жоселин Пук и Дьердя Лигети.

Билла посвсюду преследуют соблазны: модели на шумной вечеринке, проститутки на ночных улицах, голые красотки в карнавальных масках. Герой гордится, что обладает такой красивой женщиной, которую другие мужчины желают, но заполучить не могут. Во всяком случае, Билл верит в преданность Элис, мол, женщина не может иметь сексуальных фантазий, не может «трахнуть» или быть «трахнутой», потому что Элис – жена и мать. А мужчина, по мнению Билла, может свободно фантазировать о другой, мужчину «можно понять». Однако игра мгновенно переворачивается, когда Элис заявляет, что отдала бы за ночь с незнакомцем все: мужа, дочь и будущее. Билл – образ пуританский, консервативный, контролирующий свои инстинкты, а Элис – образ воспаленной совести, требующий от мужа ревности – знать, что жена способна прелюбодействовать. Любопытно, что режиссер делает потрясающе точный выбор актеров на главные роли, потому что Николь Кидман и Том Круз были не только сладкой парой на экране, но и в реальной жизни. И если вдруг кто-то не смотрел последнюю картину Стэнли Кубрика, не спешите возбуждаться – секса Кидман и Круза тут нет. Режиссер сбрасывает легкое платье с плеч прекрасной блондинки уже в первой сцене фильма, чтобы умерить пыл зрителя и избавить от ожидания, дескать, теперь поговорим о серьезном.

Женщина в картине классика – существо неудовлетворенное, недовольное, завистливое и горделивое. Женщины имеют «сплошные предосторожности и обязательства», а мужчинам «полагается втыкать в любую доступную дырку». Элис демонстрирует острое желание быть другим человеком, а не самой собой. Таким же человеком склоняют быть и Билла. Оказывается, муж виноват в грязных фантазиях жены, просто потому что уверен в благородстве женщины, готовой поддаться страстям. Отсюда и маскарад, смокинг, плащ с капюшоном и маска, и тайное общество – культ анонимно-похотливых наблюдателей. Потому-то Билл и попадает на путь распутства, чтобы проверить, способен ли он на подлость, предательство, пусть и воображаемое, искусственное, быть сторонним участником вульгарного пиршества. Высмеянный женой муж в прямом смысле слова меняет лицо. Маска позволяет человеку отказаться от своей персоны или вообще остаться без лица, отдавшись культу искушений, лишенного вины и греха.

Стэнли Кубрик – мастер создания нарративных пространств, которые поглощают с головой, будь то Korova Milk Bar в «Заводном апельсине», гостиница Overlook в «Сиянии» или загородный особняк Somerton, после которого, выражаясь словами владыки сатанинского шабаша, «никто уже не изменит судьбу» и увиденное здесь нельзя забыть. Квазирелигиозный, люциферский обряд – главная сцена фильма. Это осознанный сон Билла, где он наблюдает силы тьмы. «Я видела ужасный сон. Мы были голые и мне было страшно и стыдно. и тут из леса вышел человек. Он целовал меня, а потом мы занялись любовью. Там, вокруг, были сотни людей, повсюду. И все они трахались. А потом я трахалась с другими мужчинами. Я знала, что ты видишь меня в объятиях всех этих людей. Мне хотелось дразнить тебя, смеяться тебе в лицо», – описывает Элис свой кошмар, который рифмуется с оргией в особняке. «Это был чудовищный сон. Мне приснилось, что я убил тебя и Дэнни. Я разрубил вас на мелкие кусочки», – признается Джек Торренс в «Сиянии» незадолго до того, как начнет настоящую охоту на жену и сына. А вдруг предательство и унижение мужа – не сон или желание Элис, а явь? Уже ничему не веришь, когда Билл находит венецианскую маску на подушке рядом с женой, которая, кажется, знает больше мужа. Или маска – метафора вины Билла, потому что только он видит ее? И если провести параллели с фрейдистской интерпретацией «Психо», где философ Славой Жижек описывает три этажа дома Нормана Бейтса, как голову психопата: «Первый этаж – Эго. Верхний этаж – Суперэго. И подвал – Оно», то получится, что Элис – Суперэго, потому что жена ведет себя, как строгая мать, которая обвиняет, высмеивает и подавляет, Билл – рациональное Эго, а особняк – бессознательное Оно – пространство радикальных извращений и запретных влечений. Чем больше Билл подчиняется воспоминаниям, обидам и желаниям, тем сильнее чувство вины. Даже удивительно, что муж не схватил нож и не убил жену, например, в душе.

Если чему-то и учит документалка «Комната 237», так это тому, что в произведениях Стэнли Кубрика не бывает ничего случайного. На балу Билл превращается в зрителя, а зритель в Билла. Зритель и персонаж меняются местами. Пролеты от первого лица, нарочитая замедленность разговоров, неторопливое повествование и легкая затуманенность изображения намекают на ирреальность событий. Судьба героя похожа на сон, как и сам фильм для зрителя. Недаром Дэвид Линч утверждал, что уникальность кино в том, что оно передает ощущение сна. Билл созерцает и обдумывает увиденное, а зритель толкует кубрикианский сюжет, похожий на сновидение. Жизнь героя превращается в кошмар, который становится его новой реальностью. Происходит слияние сна и реальности. И, конечно, толпы масок, которые глядят на нас. Если долго всматриваться в бездну – бездна всматривается в тебя. Одновременно Билл находится внутри фантазии, и фантазия внутри него, так и зритель является и наблюдателем, и следопытом. Таким образом режиссер учит нас изучать кино, всматриваться в него, ведь после ритуала блуждающий муж самостоятельно распутывает загадку ночной церемонии, как смутный сон, и осознает, что «обстоятельства изменились». И вот уже сам фильм переходит из разряда мелодрамы в детектив.

Вдобавок Стэнли Кубрик делает ударное заявление, что все люди – проститутки, окруженные соблазнами. И ты либо в клане и знаешь пароль («Фиделио», если что), либо тебя «постигнут самые ужасные последствия». Название фильма намекает на то, что мы на самом деле видим не то, на что смотрим. «С широко закрытыми глазами» не только о сексе. Секс – не содержание. Настоящая порнография проявляется в изображении безобразного богатства и бесстыдства так называемой элиты, для которой единственный абсолют – наслаждение. Кстати, «Фиделио» – название оперы Людвига ван Бетховена, чью девятую симфонию слушает юный насильник в «Заводном апельсине», которая пробуждает тягу к сексу и насилию. Между прочим, мир «Заводного апельсина» лишен божественного и нравственного, так и здесь Рождество – не счастливые семейные посиделки с подарками и ряженой елкой, а торжество разврата. «Веселого Рождества и Нового года!», – кричит вслед респектабельным мужчинам радостный мистер Милич, чью малолетнюю дочь, похоже, тоже «трахали». Кубрик иллюстрирует персонажей морально и эмоционально пустых и обреченных.

«Ты не видела мой бумажник?», – первая фраза, произнесенная Биллом и, как ни странно, определяющая его, в то время как Элис, как объект вуайеризма, спрашивает: «Как я выгляжу?» «Элис, вы просто сногсшибательны!» – подобными комплиментами миссис Харфорд осыпают в обществе, где быть красивой – это работа. Героиня Николь Кидман, больше, чем другие персонажи, ассоциируется с зеркалами. В определенном смысле в фильме есть только одна женщина и Билл просто-напросто встречается с различными воплощениями своей жены.

Путешествие добропорядочного Билла становится его познанием общества вообще и женщины в частности, по ходу которого муж понимает, что жена – не только мать, но и femme fatale, соблазнительница или проститутка. Мужчина пытается угнаться за фантазиями, которые представляет себе его женщина, но честность и благородство не позволяют ему вписаться в мир эротических фантазий. Даже притвориться не получается. «Вы не сможете долго их дурачить. Вы здесь чужой. Вы должны уйти», – предупреждает Билла загадочная незнакомка, которая «готова выкупить» героя, когда тот оказывается в опасности. Иными словами, лицемерно помилованный Билл – такая же проститутка, как и те, кого он встречал в ночном Нью-Йорке. Билла даже вызывают на дом, как проститутку. Вспомните сцену с одурманенной девушкой в роскошном доме богатея Циглера, похожем на Overlook. Кто знает себе цену, тот обычно продается. Люди – вещь. Такой же вещью для Элис является ее муж. И сновиденческая реальность, увиденная Биллом и рассказанная Элис, и есть то подлинное American dream. Тут вам сразу и американская мечта, и сон и кошмар, ведь кино – это зеркало, и в это святилище сверхбогатых хочет попасть Билл, который, что примечательно, приезжает в особняк на такси, а не в лимузине, как другие гости оргии. “Там были не какие-нибудь обычные люди. Если бы я назвал Вам их имена, Вы стали бы плохо спать по ночам”, – предупреждает Циглер, который, выясняется, был на той «проклятой шараде» и теперь заставляет Билла забыть о произошедшем, отказаться от знания, заставить снова закрыть глаза. Становится понятно, что даже над Циглером есть силы страшнее и могущественнее, поэтому, как Билл и Элис, и женщина, лежащая в морге, он такой же потребитель, раб фантазий, а не господин. «Шлюха» в современном аду, где женские тела, гладкие и безупречные, будто манекены, отбираются, продаются и «трахаются» замаскированными анонимами. И снова вспоминается «Заводной апельсин» – столами служат голые женские фигуры. А кульминацией этой черной мессы, где все чертовски серьезны, становится ритуальное массовое изнасилование и жертвоприношение.

«С широко закрытыми глазами» – одиссея в невидимые слои богатства и власти, где деньги – это инструмент, ведущий к сексу. В конце концов мужчина, познавший истинное лицо высшего общества, частью которого он хочет стать, рыдая признается в желании согрешить. Однако Билл, в отличие от жены, не предается эротическим фантазиям и плотским удовольствиям – он только подсматривает, как вуайерист в хичкоковском «Психо». Нельзя забывать, что мы смотрим картину циника и мизантропа, поэтому предложение жены в канун Рождества (!) в детском игрушечном магазине звучит, как приговор встревоженному мужу, ставшему свидетелем дьявольской изнанки буржуа и аристократии, где царит вечный сюрэротизм: «Ни один сон не бывает просто сном. Важно то, что сейчас мы уже очнулись и, будем надеяться, это уже надолго. Мы должны как можно скорее трахнуться». И правда, а что еще делать? Любви нет, но жизнь продолжается, пока не кончится, хотя вы же это знаете, верно?