Повод для гордости. Врачи-ученые из ЛГБТ-сообщества | Город | Time Out

Повод для гордости. Врачи-ученые из ЛГБТ-сообщества

Клара Хоменко   17 июня 2021
15 мин
Повод для гордости. Врачи-ученые из ЛГБТ-сообщества
Фото: Depositphotos

Июнь как месяц гордости ЛГБТ существует много лет — и много лет к этому дню разные бренды выпускают специальные коллекции. Многим это не нравится. Многие уверены, что никогда в жизни не прикоснулись бы ни к чему, что ассоциируется с «радужными». Time Out решил напомнить о том, сколько на самом деле в нашей жизни прекрасных вещей, к созданию которых ЛГБТ-люди имели самое прямое отношение. Вторая статья из цикла посвящена врачам-ученым.


Вера Гедройц и современная хирургия

Женщина, которая в начале XX века защитила докторскую и возглавила кафедру по хирургии, прошла две войны и полностью изменила систему военных госпиталей, однажды пыталась покончить с собой. В некоторых биографиях пишут, что она «получила письмо от любимого человека, который сказал: ждать бесполезно, воссоединение невозможно». А далее Гедройц, «как и любая представительница слабого пола, не смогла справиться с обстоятельствами и эмоциями». Обстоятельствами была тяжелая болезнь родителей и работа заводским врачом. На цементном заводе в Калужской губернии Гедройц ежедневно оперировала, обучала других врачей, ставила на ноги безнадежных и ругалась с заводским начальством, требуя для рабочих пенсий и улучшения условий труда — помнится, у Булгакова в примерно сходных условиях мужчина-врач пристрастился к опиуму и деградировал.

Тем «человеком» была девушка по имени Рики Гюди. Они познакомились в Лозанне, куда княжна Гедройц приехала учиться медицине — в России у женщины не было права на высшее образование, к тому же Гедройц находилась под надзором полиции из-за участия в студенческих протестах. Ей пришлось фиктивно выйти замуж и получить поддельные документы, но это было обнаружено, и на учебу Веру не приняли. Только благодаря ходатайству хорошего знакомого она все-таки попала в Лозаннский университет, где была одной из трех женщин.

Училась она прекрасно, и, хотя родители очень просили ее вернуться в Россию, Гедройц все-таки осталась в Швейцарии, чтобы защитить докторскую по хирургии — по тем временам невероятное достижение для женщины. Все четыре года обучения они жили с Рики, мечтали о том, как уедут в Россию и будут вместе до конца дней. Только тут у обеих одновременно умерли матери, причем мать Рики оставила на нее малолетних сестру и брата.

Рики Гюди вынуждена была остаться в Швейцарии, а Вера — вернуться домой, к оставшемуся в одиночестве больному отцу. Семья Гедройц была хоть и княжеская, но бедная, так что Вера пошла работать на тот самый цементный завод и в придачу вынуждена была уже в России подтверждать свое образование, полученное за границей. Так прошло четыре года: непрерывная работа, грязь и нищета в рабочих кварталах, с которой ничего нельзя было поделать, и такая же грязь и нищета во всем уезде, где Вера Гедройц лечила и оперировала за неимением других врачей.

Потом пришло то самое письмо от Рики: «Не жди, я рвусь к тебе, но не могу оставить детей и дело. Разбивая свою, а, быть может, и твою жизнь, я исполняю долг, легший бременем на наши плечи. Вера, я так страдаю!». Вера взяла пистолет и, закрывшись в комнате прямо во время врачебной комиссии на заводе, выстрелила себе в сердце.

Ее спасли члены комиссии, услышавшие выстрел — а меньше чем через год Гедройц ушла доброволкой на русско-японскую войну с поездом Красного Креста. Она полностью переоборудовала госпиталь под условия современных ей боевых действий. Во время Мукденского сражения санитарный поезд, которым заведовала Гедройц, последним ушел с театра военных действий, эвакуировав всех раненых. С этой войны Вера привезла три награды, в том числе медаль «За храбрость» на георгиевской ленте.

После войны Вера Гедройц вернулась к прежней работе, где у нее было примерно столько же материала для изучения и практики, сколько на войне. Она лечила рак и костный туберкулез, детские и женские болезни. В 1909 году доктор Боткин пригласил ее в качестве главного хирурга в Царскосельский госпиталь — тоже вещь неслыханная по тем временам.

Гедройц заведовала госпиталем вплоть до революции, когда он был закрыт. В Петербурге оставаться было опасно: в 1917 году Вера снова ушла на фронт и, начав с младшего врача 6-й Сибирской стрелковой дивизии, стала корпусным хирургом, то есть фактически получила чин полковника.

В начале 1918 года Гедройц после ранения эвакуировали в Киев — и там она встретила медсестру, графиню Марию Нирод, с которой была знакома еще с госпиталя в Царском селе. Следующие 14 лет они прожили вместе — до самой смерти Гедройц от рака в 1932 году. Близко знавшая их художница Ирина Авдиева оставила свои воспоминания о Гедройц:

«Я сама знаю, что, любя Веру Игнатьевну Гедройц, научилась у нее любить все то, что поднимает жизнь над уровнем обывательщины, что красит будни в праздники. Вся ее жизнь была увлекательнейшим романом, и долгая дружба с ней во многом изменила меня».

Из 60 с лишним научных трудов, которые оставила после себя Вера Гедройц, многое актуально до сих пор. Техники, созданные ею для операции грыж — а у нее как у заводского врача было огромное количество пациентов с таким заболеванием, — применяются по сей день. Это Вера Гедройц первой научилась спасать солдат с ранениями в живот. До нее такие раненые были обречены на смерть — им просто не оказывали помощи, поскольку это считалось невозможным. А во время Русско-японской войны Гедройц делала полостные операции в полевых условиях по собственной методике, для повторения которой остальным врачам Европы понадобится десять лет.


Повод для гордости. Известные литераторы и деятели просвещения из ЛГБТ-сообщества

Июнь как месяц гордости ЛГБТ существует много лет — и много лет к этому дню разные бренды выпускают специальные коллекции. Многим это не нравится. Многие уверены, что никогда в жизни не прикоснулись бы ни к чему, что ассоциируется с «радужными». Time Out решил напомнить о том, сколько на самом деле в нашей жизни прекрасных вещей, к созданию которых ЛГБТ-люди имели самое прямое отношение. Это — первая статья из нашего цикла.


Брюс Феллер и безопасный секс

Биохимик и активист по защите прав геев Брюс Феллер родился в захолустном Роузбурге, штат Орегон. Он был гордостью не только семьи, но и всей округи: золотоволосый, с точеным лицом парень, который плавал и ездил на лошадях так же прекрасно, как играл на пианино. Брюсу прочили прекрасное будущее, а он с подросткового возраста мучился от того, что ему нравятся не девочки, а мальчики. Со своими сомнениями он пришел к семейному священнику, которого чуть не хватил удар. Он велел 15-летнему Брюсу выбросить все это из головы — и мальчик выбросил, только не до конца. Пытаясь понять свою природу, он стал изучать биологию и генетику, написал докторскую и сделал приличную научную карьеру в Рокфеллеровском университете.

К тому моменту у Брюса была жена Китье из влиятельной портлендской семьи, трое детей и ясное понимание, что дальше так жить невозможно. В 1964-м, когда ему исполнилось 30 лет, Брюс сказал Китье, что он гей, и объявил об этом в университете. Жена подала на развод и единоличную опеку. Феллер подал встречный иск, дело дошло до Верховного суда — и он все-таки получил право видеться с детьми. Это стало прецедентом, по которому в дальнейшем стали рассматриваться такие иски, и члены ЛГБТ-сообщества в то время могли сохранить возможность участвовать в жизни своих сыновей и дочерей. В 1972 году Брюс стал одним из тех, кто основал Нью-Йоркский альянс гей-активистов, который ныне превратился в Национальный альянс ЛГБТ.

Одна из американских газет так писала о нем: «Сегодня не многие жители Роузбурга узнали бы своего Брюса. Его шестифутовое тело все еще худощаво, но его льняные волосы почти до плеч, нордический подбородок небрит, и маленькое золотое кольцо украшает каждое ухо. Он похож на потомка Эрика Рыжего. Феллер иллюстрирует малоизвестную тенденцию: постепенное появление граждан среднего класса, рискующих репутацией, средствами к существованию, семейными отношениями и даже некоторыми правами гражданства, открыто заявляя о своей гомосексуальности».

Сам Феллер объяснял, почему решился на каминг-аут и все связанные с этим проблемы:

«Оглядываясь назад — если бы у меня была возможность познакомиться с геями, которые были так открыты и откровенны, как те, кого я узнал в движении, — моя жизнь изменилась бы просто фантастически».

«Оглядываясь назад — если бы у меня была возможность познакомиться с геями, которые были так открыты и откровенны, как те, кого я узнал в движении, — моя жизнь изменилась бы просто фантастически».

Именно это он пытался сделать для других, когда ездил по всей Америке и участвовал в лоббировании законов, которые помогали бы ЛГБТ-людям жить, не подвергаясь дискриминации. Тем не менее в 1978 году Брюс покинул организацию и переехал со своим партнером Ричардом Люсиком в Калифорнию.

Он всегда считал, что бороться за свои права надо не только политическими акциями, но и при помощи научных исследований. Вместе с Карен ДеКроу из Национальной организации женщин и Арье Нейером из Американского союза гражданских свобод он основал Образовательный и исследовательский фонд Mariposa для изучения человеческой сексуальности и заболеваний, передаваемых половым путем. Основной проблемой в это время был СПИД, который никто так не называл. Эта болезнь носила название «Синдром иммунодефицита, связанный с гомосексуализмом». И именно Феллер собрал множество данных, которые доказали — вирус опасен абсолютно для любого человека, который занимается сексом. Он же дал болезни ее современное название «Синдром приобретенного иммунодефицита человека». Его новаторская работа по ВИЧ/СПИД включала исследования в колледже Хантера и Корнельском университете по эффективности барьерных контрацептивов в профилактике этого заболевания.

И пока администрация Рональда Рейгана не делала абсолютно ничего для предотвращения эпидемии, Феллер через Союз потребителей активно продвигал распространение презервативов, чтобы остановить болезнь.

Широкая кампания по безопасному сексу в Америке и во всем мире развернулась только в 1985 году — через пять лет после того, как стало ясно, что болезнь грозит всем и передается половым путем. Для этого опять пришлось выиграть суд — почта США отказалась рассылать гражданам «неприличную» информацию о презервативах. В России сейчас лишь 2,5% случаев заражения происходят через гомосексуальные контакты, зато более 60% случаев приходятся на гетеросексуальные без презерватива. Планируя приятный вечер, ночь или любое другое время суток, вспомните Брюса Феллера. Он спас ваше здоровье, возможно, даже до того, как вы родились на свет.


«Северное сияние есть на самом деле». 6 историй о гомосексуальности, которую мы не видим

Абсолютному большинству людей кажется, что они не сталкиваются с гомосексуальностью в повседневной жизни. А между тем это происходит каждый день: через памятники, музыку, фильмы, школьные учебники, любимые книги детства. Мы просто об этом не знаем. В результате гомосексуальность кажется чем-то невероятным, неведомым и потому пугающим. Незнание порождает страх, страх переходит в ненависть. Пытаясь внести свой вклад в борьбу с этим замкнутым кругом, Time Out рассказывает о шести случаях, когда мы смотрим, но не видим.


Бен Баррес и лекарство от Альцгеймера

Однажды штатный профессор нейробиологии Стэнфордского университета Бен Баррес услышал: «Наш коллега очень хорош, намного талантливее своей сестры». Бен усмехнулся — у него не было никакой сестры. Барбарой Баррес звали его самого до совершения транс-перехода.

Ученый рассказывал, что всегда ощущал себя мальчиком: терпеть не мог платья, косички и вообще все, что делало бы его в глазах всех вокруг женщиной. Родители Барреса, продавец и домохозяйка из Уэст-Оранджа, штат Нью-Джерси, не придавали этому особого значения, считая своего ребенка просто сорванцом. Они были уверены, что это пройдет. Меж тем их дочь нацелилась на поступление в Массачусетский технологический институт и, хотя в 1972 году туда почти не принимали девочек, была зачислена досрочно.

Курс, преподаваемый нейропсихологом-новатором Хансом-Лукасом Тойбером, вызвал у Баррес восхищение человеческим мозгом. Получив степень бакалавра, Барбара поступила в медицинскую школу Дартмутского колледжа, потом в ординатуру по неврологии в Медицинском центре Вейл Корнелл в Нью-Йорке. Именно тогда она начала изучать глии — разновидность мозговых клеток, которые были открыты еще в начале XX века, но никто так и не понял, зачем они нужны, хотя они составляют 90% мозга. Все были сосредоточены на нейронах, которые передавали всю информацию и потому считались самым важным. Глиям отвели место «клея», то есть вещества, скрепляющего нейроны между собой, чтобы они держались на месте. И вот нейробиолог Баррес смотрит в микроскоп и видит, как глиальные клетки в поврежденном мозге не сидят на месте, а размножаются и меняют форму. Это полностью противоречило всему, что было известно науке о глиях в то время — и не имело никакого объяснения.

Глии стали персональной одержимостью Барбары Баррес. К 1990 году, опубликовав несколько научных работ, Баррес отправляется в Лондон к профессору Мартину Рафу, единственному нейробиологу, который изучал глии и даже разделил их на три типа.

«Она была очень, очень умна и работала усерднее, чем любой ученый, которого я когда-либо знал. Иногда она спала в моем маленьком кабинете, и я нечаянно бил ее по голове, когда утром открывал дверь. В конце концов она научилась спать к двери ногами», — вспоминал доктор Раф.

Барбара Баррес

Спустя три года непрерывной работы Баррес получила место ассистента профессора с собственной лабораторией в Стэнфорде. В журнале Science вышла ее статья с невероятным открытием: нейроны без глий образуют меньше соединений и намного хуже передают сигналы. Это было первое доказательство того, что глии — не клей и не оболочка, они взаимосвязаны с нейронами, и их повреждение приводит к повреждению работы мозга. Если мозг работает неправильно — проблему надо искать не только в нейронах.

Момент научного триумфа совпал с ощущением, что жизнь невыносима. И хотя Баррес очень старалась одеваться и выглядеть как мужчина, ее тело не было мужским.

«Я много думал тогда о самоубийстве. Я ведь никому не говорил, что чувствую. Просто мне показалось странным говорить об этом. В то время интернета почти не существовало.
Я даже не знал слова “трансгендер”. Осенью 1997 года я наткнулся на газетную статью с историей пациента, который перенес смену пола с женского на мужской в клинике Пало-Альто. Я был ошеломлен. Это был первый раз, когда я узнал, что есть кто-то еще, похожий на меня».

«Я много думал тогда о самоубийстве. Я ведь никому не говорил, что чувствую. Просто мне показалось странным говорить об этом. В то время интернета почти не существовало. Я даже не знал слова “трансгендер“. Осенью 1997 года я наткнулся на газетную статью с историей пациента, который перенес смену пола с женского на мужской в клинике Пало-Альто. Я был ошеломлен. Это был первый раз, когда я узнал, что есть кто-то еще, похожий на меня».

После долгих раздумий нейробиолог начал принимать гормоны и разослал по всему университету письмо с сообщением, что Барбары Баррес больше не существует.

В 43 года Бен совершил полный транс-переход. Больше всего его беспокоило, дадут ли ему возможность работать дальше, захотят ли студенты присоединяться к его работе. Однако ученое сообщество отнеслось к транс-переходу Барреса лояльно, а студенты его всегда обожали. Бет Стивенс, доктор философии, а затем аспирантка в лаборатории Барреса, позже вспоминала — когда она уехала из Стэнфорда, Бен велел ей взять в свою новую лабораторию ту работу, которую Бет начинала вместе с ним.

«Наставники не всегда так щедры, уступая области исследований, начатые в их лаборатории, стажерам, направляемым в другое место. Однако Бен был совершенно особенным человеком. Он был не только невероятным ученым, но и глубоко заботился о других людях, особенно о своих учениках. Мы были его детьми».

Была и другая причина, по которой Бена Барреса глубоко уважали и ценили студенты: он открыто говорил о гендерной несправедливости в научном сообществе. Баррес знал об этом все. В Массачусетском технологическом институте ему часто предъявляли обвинения в духе «Да у тебя наверняка есть бойфренд, который решает за тебя все задачки, — ведь даже лучшие студенты-мужчины не могут с ними справиться!». Он не мог найти себе научного руководителя, будучи женщиной. Он проиграл стипендию мужчине с единственной публикацией, в то время как у Барреса их было шесть. В Гарварде награда за научный конкурс досталась другому, потому что это был мужчина, который через год бросил учебу. Декан извинился, сказав: «Конечно, вы были намного более квалифицированы, но ведь вы женщина».

Баррес был одним из первых, кто в 2000-е активно боролся за женские права в академических кругах. Иногда он говорил: «Я столкнулся с трансфобией и дискриминацией в области здравоохранения, но есть и хорошие новости: я теперь могу закончить целое предложение, не будучи прерванным мужчиной. Единственное, что могло подорвать мою научную карьеру больше, чем транс-переход — это защита женщин в научном сообществе». Однако единственное, что смогло заставить Барреса перестать работать — смерть от рака в 2017 году.

За 20 лет исследований Бена Барреса стало ясно, что глии, которые казались никому ненужными и неважными, на самом деле играют центральную роль в формировании развивающегося мозга и в управлении поведением нейронов на каждом этапе жизни. Открытия Барреса двинули вперед лечение всех нейродегенеративных заболеваний: глаукомы, рассеянного склероза, болезни Альцгеймера, Паркинсона, инсульта и, вероятно, тех последствий коронавируса, которые сказываются на работе мозга.