Интервью с Петром Мамоновым
Мы сидим во дворе загородного дома Мамонова. Между нами — дощатый стол, на нем Библия. Петр в майке с Бобом Диланом пестиком разминает нам в миске свежесобранную черную смородину. Вокруг сосны, между ними сидят бесчисленные мамоновские коты и котята и с осторожным любопытством наблюдают. Не отрываясь от своего занятия, Петр Николаевич начинает говорить.
Как тут не радоваться, когда вокруг все чудо? Каждый листик, каждое дерево. Я вот встал утром, смородинки собрал — это чудо! Как она понимает, что ей взять из земли, чтобы стать такой вкусной ягодой? Смородинки в кружечку, растолочь, родниковой водички — вот тебе и чай. Лучше напитка нет. Вот так и в жизни у нас. Только чутьчуть куда-нибудь, не то пере-, не то недо-. Есть игрушка такая, ванька-встанька, а живешь как бы наоборот, то туда, то сюда. Найти баланс — очень важное Дело. Все, что мешает, хотелось бы — не отринуть, а как сквозь стекло на него смотреть.
Получается?
Ну, вот 12 лет прошло, как я пытаюсь. Что-то получается. Ну, это неважно. Самое главное — вектор. Ведь, понимаете, самое главное — не то, какой ты есть. Оценка — я такой, я сякой, в зеркало смотришь — все лажа. Главная оценка — какой ты есть и какой ты мог быть, «если бы не». Кто у Господа, кто какую-то благородную идею нашел — пути все разные. Тогда да. Потому что спасение — это не результат, а процесс. Как мой товарищ говорил — день прошел, и ближе к Богу. Страшно не умирать. Страшно понимать, что ты не готов к смерти совсем. У тебя сплошные немощи, простить не можешь, деваться некуда. А если твой сосед завтра умрет, ты что, ему простить не сможешь? Так и сам. Тоска-уныние, город, страшная жизнь, сплошные деньги на уме — ваш журнал в том числе, сплошные этикетки, сплошные сникерсы. Может, правда, у вас появляется чего-то, вы люди ведь приличные, на первый взгляд хотя бы. Вот Олег Иваныч Янковский был, вот я его целовал. Я с большим уважением к нему относился. Вот его трубочка, вот курточка кожаная висит, вот его слова последние в моих ушах до сих пор раздаются. Мертвых нет. Все живые. Если такие мысли в голове раздаются — тогда получается.
Но вы же какую-то деятельность ведь продолжаете?
А как же? Где призван, там и служи. Это не значит все отринуть, не дай Господи. Наоборот. Если ты делаешь из своего творчества иллюстрацию своей веры, это становится халтурой. Так и фильм «Царь» немного об этом, только о власти, не о творчестве. Для меня это фильм о русской святости. Не о царе Иване Грозном. Олег Иванович (Янковский. — Прим. Time Out) сыграл русского святого. Мальчики, сгоревшие в церкви, — это уносишь из зала. Я рад, что поучаствовал в этой картине. И я рад, что образ царя не заслонил эту тему.
А образ царя вы как трактуете?
Образ царя, по моей малости, у меня не вышел. Мелковат я для русского царя. Русский самодержец — это величина. А я не актер же, я Мамонов Петр Николаевич. Какой есть — десять тысяч слушателей есть, и мне хватит. Это огромная цифра, если для 10000 человек я могу что-то написать, спеть, сплясать. Вышел ли у меня царь — я не знаю. Ремесленно — я очень доволен. Технически это моя лучшая работа
Лучше, чем в «Острове»?
Лучше, чем в «Острове». В «Острове» есть сопля, пережим, есть что-то, что стыдно смотреть. Хотя это все заслоняется темой. Режиссером. Это просто хорошее кино. Из-за Лунгина хорошее. Я молюсь просто на Пашу.
На сегодняшний день власти так часто прикрываются Святым Писанием…
Хорошо, что они Писание цитируют, а не Маркса. Слава Богу. Лицемерно — их проблемы. Ведь мы слышим слова Бога, кто бы их не произносил.
Но разница между словами и делами…
Времени нет о них думать. Времени нет. Если кто занят настоящей жизнью. Все недовольство, как говорил Иоанн Златоуст, «Повинующийся власти повинуется Богу». Это не наше дело, кто там к власти рыпается, демократ, ерунда это, что они там лепят. Думай сам. Я даже не знаю, что они там делают. Я боюсь телевизор смотреть. Чего боюсь? Впасть в грех осуждения.
А я боюсь вашего Ивана Грозного.
Ну, что делать? Так вот вышло, значит. Это ведь не рапиры, кто кого боится. Если первая забота — здравие души, лучше зла не видеть. Так мудрые учили. За тем и убегали в пустыню — потому что сплошная немощь. Зла лучше не видеть.
Но вы же показали зло в фильме.
Зло, не зло, а люди так и живут. Мой Иван Васильевич там и жалкий, и задумчивый, и добрый — че-ло-век. У меня стоял перед глазами «Осенний марафон». Басилашвили — нормальный, приличный человек, а все по кругу — опять звонит, опять пришла, и все без остановки. Так и у меня, и у всех, и у Грозного. Страшно, но и больно за него. На монтаже спрашивали у инженеров — как там? Отвечали — Грозного жальче всех.
Насколько большую роль женщина должна играть в жизни мужчины?
Должна, ха-ха. Сейчас я вам прямо все так и рассказал про любовь. Брак — это чудо, таинство для тех, кто верует. Я вот в своей книжечке там пишу: «Сижу. Гляжу в окно. Жена идет по тропинке. Думаю: «Куда это я пошел?» Если так, то да. А если I love you, то все это заканчивается очень быстро. Я так и жил.
Если бы вы не жили так, может, не стали бы тем, что сейчас?
А не знаю я. Лучше бы я не делал так плохо. Лучше б я не пил водку тридцать лет, чтобы себя разрушать.
А какие песни пели зато!
А пел бы еще лучше, кто знает?
А как у вас с прежними партнерами по «Звукам»?
Мы все крепко дружим, закинули все эти распри, как при разводе мужа и жены. Но что значит «дружим»? Не пиво пить каждый день после работы. Мы просто вычистили сердце от зла друг к другу.
Липницкий был вашим другом…
Он им и остался. Были разногласия, как у всех на творчество, и так далее. Главное —
жабу внутри не держать — задушит!
Вы живете отшельником..
Не надо! Туфта это все. Что значит «отшельник»? У меня гектар земли, лес рядом. То,
что я живу в месте, лучшем, чем вы, это не значит «отшельник». Не в клетке же бетонной жить… А вы говорите: «отшельник». У меня вон мерседесов три.
По родному Каретному не тоскуете?
Чего тосковать: взял, приехал. Ни по чем
не тоскую. Живу и радуюсь. Огурцы сейчас
буду делать малосольные. Засолю — буду
есть. Вот тоска начнется. Хрущу, за обе
щеки уписываю, и слеза катится по моей
взрыхленной алкоголем щеке. Каждому бы такую тоску. А ты говоришь, Каретный. У меня там мать умирает, не тосковать надо,
ехать. И не делать из себя подвижника: не могу я — сиделку найму. А ты говоришь —
тоска. Ты бы потосковал так со мной, пожил
бы денек здесь! У меня там вся фильмография Габена, каждый день смотрю. Великий
актер! Павел Семенович говорит жене —
купи ему большой телевизор. А я ей говорю:
«Оль, спросит — скажи: купил, да побольше
твоего!». И каждый день в семь у меня кино.
Габен или Джон Уэйн. Кино — мифология,
создание мифа. Ни на какие вопросы оно
отвечать не должно. У меня критерий один:
«Лариска, говорит, плакала». А вы говорите — власть, одиночество, поэзия. «Лариска
плакала», хрусть огурцом и Жан Габен. А Христос, он всюду. Вот бы нам так! Чтоб в любом положении нам был кайф! Это нам
предлагает Христос. А вот все едут в Тибет,
в Индию за вечным кайфом?
А найдут?
В земной, телесной жизни только. Мы слабые. А вот я приобрел запись Антония
Сурожского — вы посмотрите на него. Ему
девяносто два года, а он пламенеет, глаза
горят! Вот это соль. Его любому поставь —
скажут да!
Вы ж тоже на концерте пламенный.
Это не мое. А этот его пламень — он у него
свой! Плюс Бог. А на концерте получается,
да. Сейчас даже лучше, чем раньше, на мой
вкус. Потому что я хочу — за любовь. Потому что я их всех люблю. Потому и надо
плясать для их радости. А то тут одна из радио «Радонеж» слюной брызгала: как вы можете играть святого человека и это…
Я ей говорю, успокойся, что ты так? А она
вся трясется. Ее даже вывели. Неважно, где
ты отметился. Важно каждый день, как на фронт.
Куда бы не шел?
Хорошо бы так. Но иногда relax, time out.
Если тайм-аут — то мимо. Перерыва нет. Мы ищем перерыва все время: кто телевизор,
кто дачу строит, кто к внукам едет за тыщу
километров, чтобы там мешать жить. Лишь
бы только не остаться один на один с собой.
А какой тут тайм-аут? Какой перерыв, когда
ты сидишь в восьмом классе с девушкой за одной партой, а родителей дома нет? «Ты посиди, а я тайм-аут возьму», — так что ли?
Никаких перерывов. С ней и сидишь — пока
не пора умирать. А все эти передышки — оттого, что в жизни смысла не видят. А смысл
один — в Вечность уйти с чистой душой.
Больше никакого. Еще дети… Это такая же подсадка, как «Кока-кола». Я для детей, да для внуков, да чтоб род был. А ты тайно, да чужому, да чтоб никто не похвалил. Тогда
увидишь, что будет в душе твоей. Вообще
христианство — прагматичная вещь.
А что-то современное из культуры до вас доходит?
Книги я не читаю давно, по разным причинам. А кино я очень люблю. Последнее, что
понравилось — Heist с Хэкменом. Отличное
кино, никакого секса. А старое или новое —
никакой разницы, все из одного места. Дух
творит.
А из музыки?
Мимо. Все сплошное уныние. Так, слушаю
своих старых товарищей, Брайана Ино, Ферри, Голдмана. А что касается популярной
музыки — это Англия все заполонила своим
унынием. Нет, спасибо. Когда плохо, слушаю
музыку. А когда хорошо — зачем она? У меня
вдохновения и так хватает, уже на пять
томов «Закорючек» насочинял.
Это стихи или проза?
Это такие маленькие басни из жизни. Вот
как про брак я сейчас зачитал.
Скажите, а вот такой вопрос. Есть такая суфийская поговорка: любишь ту,
кому даришь ожерелье. А бывает так,
что любишь одну, а даришь другой?
Это вопрос твоего греховного естества.
Бывает. Бывает, и убить хочется. Я сам разрушил первую семью — ну и что хорошего.
Не должно быть и мысли о том, чтобы уйти.
Раньше надо думать. А потом, когда начинаешь «Блин, я ошибся, куда же я попал»
— можешь и полюбить. По-другому посмотришь — и лучше ее нет. Как бы я смог с ней
жить? С другой потрахаться — да, а жить?
Вот как. В этом не найдешь счастья, это все
из области душевных развлечений. Как и кино. Съемки это ведь что такое. Это десять
минут снимаем, три часа сидим. Разговариваем. Учишься — набираешься знанием. А так — я и один могу. Это если Павлу Семенычу нужно, для рекламы интервью дать — я с удовольствием. А так…
Может, это и есть отшельничество?
Нет, я просто в деревне живу по немощи,
я в городе бы пропал там. Расфуфырил бы все на беседы. У вас-то работа — но у палача
тоже такая работа. Самое главное — мотив.
Зачем? Если каждый раз спрашивать себя:
Зачем я сейчас это делаю? Если каждый
раз об этом думать, не знать ответов, не знать вообще ничего — станешь первым.
Королем выйдешь на люди — пропал. Чем
Пал Семеныч берет — он не знает заранее.
Чем Высоцкий брал? Он как ребенок был на площадке. Жить надо так, как будто тебя
нет. Я все цитатами. Лучше я с Богом поговорю, чем с тобой о Боге — старец Паисий
сказал. Вот это правильно. Поэтому что нам
о Боге разговаривать, тем более спорить.
Спорить вообще не надо — в споре истина
не рождается. А иногда и говорить выше
достоинства. Руки на глаза — и источать
слезы умиления. Если плакать все время — и душа очистится. Пути все пройдены давно.
Повторять не стыдно.