«Когда у человека нет возможности высказаться, жизнь становится куда ужаснее, чем смерть»
Здравствуйте! Как поживаете? Странная погода в Нью-Йорке сейчас: два дня непрерывно шел сильный дождь, потом – снег, теперь плюс 25 и солнечно. Правительство утверждает, что глобальных изменений климата не происходит, но, очевидно, они есть.
Вы верите, что грядет апокалипсис? Нет никакого апокалипсиса, есть кризис, собственноручно сотворенный родом человеческим. Это одна из причин нашего возвращения к тоталитаризму и капитализму после всех экспериментов с коммунизмом, либерализмом и демократией, которые чуть не закончились войной. Китайцы поняли, что будущее за тоталитарным капитализмом, и выбились в лидеры. Люди, стоящие у власти, подчиняют себе природу в стремлении к безостановочному производству и бесконечной выгоде, но ресурсы исчерпаемы и каждый не может получить, сколько хочет – отсюда кризис и паника (смеется). Люди приходят к наиболее простым и очевидным решениям, не заглядывая в глубь вопроса. Вот что происходит (смеется).
Вы в курсе ситуации в нашей стране сейчас? Да, возвращение к старому экспансионизму, выдуманные истории, поддерживающие чьи-то интересы… А кто страдает? Люди! Сколько людей страдает каждый раз? Это настораживает – мне казалось, что с 1960-х многое изменилось, Берлинская стена пала, люди научились быть добрее друг к другу и решать проблемы более конструктивно, но, кажется, мы возвращаемся назад, к паранойе и прочему дерьму. Кто знает, что дальше? Вы знаете больше, чем я – мы доверяем американским СМИ еще меньше, чем любым другим. Скоро мы играем в Харькове, в 20 милях от российской границы, где два дня назад человек был убит снайпером. Ситуация на грани, это очень грустно.
То, что происходит у нас сегодня, напоминает Великобританию при Тэтчер (Пи-Орридж соглашается). У вас были проблемы в те времена? Да, у меня не было возможности творить и выражать свои идеи так, как считаю нужным, и это обернулось бегством из страны на семь лет. Я не могу терпеть лицемерие, мне противна идея, что одно человеческое существо стоит выше другого. Я хочу видеть унифицированный человеческий род, человечество как единый организм, где нет разных стран, разных религий и все работает на общее благо. Если рассматривать род человеческий как организм – не важно, где и как именно он получил повреждение, это СПИД в Африке или политическая нестабильность в Камбодже – страдают все. Если мы будем думать как единое целое и делать все для здоровья этого организма, это поможет каждому из нас. Я часто читаю лекции в американских и европейских университетах, множество молодых людей приходит их послушать, и я вижу, что в их жизни не хватает доброты, не хватает великодушия на всех уровнях – от личного до национального, и это подавляет их. Именно это происходило во времена Рейгана. В Британии тогда три раза за неделю случались забастовки и восстания, люди были в смятении, не имея возможности высказаться, – так и появился панк-рок, а потом и индастриал. Когда у человека нет возможности высказаться, жизнь становится куда ужаснее, чем возможная смерть. Мир меняется, но перемены не должны быть такими болезненными. Люди должны остановиться и задуматься: все это насилие, это так глупо, разве мы можем снова позволить случиться войне? Но ведь это то, что мы делаем на протяжении тысячелетий, демонстрируем силу, мы используем технологии, чтобы доказать свою способность причинять боль, калечить, убивать. Трагедия человечества в том, что мы не смогли понять всю бессмысленность насилия и власти.
Многие группы отменили свои концерты в России в связи с последними событиями – у вас были сомнения относительно этого визита? Нет. Для меня лучший способ понять, что происходит, – это приехать сюда, встретиться с людьми и сделать свои выводы. Меньше всего мне хочется отталкивать людей. Если я могу приехать и хотя бы помочь им приятно провести вечер, поговорить с людьми, которые хотят понять, что происходит сейчас в наших жизнях, я сделаю это. Так получилось, что Psychic TV играли в Загребе прямо накануне начала гражданской войны. Промоутер сказал мне: «Джен, не говори сегодня о политике, мы на пороге войны», и я ответил: не смеши меня. После концерта, на котором мы очень хорошо себя вели и о политике не говорили, мы вышли на улицу, где было полно автоматов и танков, и сели в один из последних самолетов, покидающих страну.
Может ли опасность вдохновлять творческую личность? Возможно, но не меня. Мы предпочитаем безопасность (смеется).
В Петербурге сейчас активно развивается андерграундная сцена, многие говорят о зарождении новой музыкальной волны и даже сравнивают с манчестерской сценой конца 1970-х. («Я родился в Манчестере», – смеется Пи-Орридж). Вы чувствовали себя частью новой главы в истории тогда? Я всегда считал себя в первую очередь манкунианцем, а уже потом англичанином. Если кто-то спрашивал, откуда я, я отвечал: из Манчестера, несмотря на то, что уехал из города в возрасте четырех лет, через два года вернулся, а потом уехал снова – мой отец часто переезжал из-за работы. Север Англии, несомненно, повлиял на мое мировоззрение. У нас был утопический взгляд на творчество: мы считали себя частью андерграундной сцены 1960-х, все это происходило у нас на глазах и очень вдохновляло. Ключевым моментом было то, что The Beatles были с севера, а The Rolling Stones – с юга, но мы больше любили Stones, потому что они были бунтарями. The Beatles? Нашим бабушкам и дедушкам нравились The Beatles! Королеве нравились гребаные The Beatles! Ничего хорошего, когда ты подросток и хочешь бунтовать, а твоя мама говорит: «Ой, мне они тоже нравятся» – «Неееет! Они ужасные люди!» Я всегда находил особое очарование в бунте.