«Я не верю в загробную жизнь» | Главное | Time Out
Главное

«Я не верю в загробную жизнь»

  11 января 2013
2 мин
«Я не верю в загробную жизнь»
Паскаль Киньяр о мифах, этимологии и «Последнем царстве».

Когда вы начали увлекаться античностью? Латынь вошла в мою жизнь вместе с церковной мессой, песнопениями и псалмами. Кроме того, этим знанием я обязан своим родителям. Одним из главных детских впечатлений были своеобразные языковые, этимологические игры с матерью, когда во французском слове открывались латинский корень и его значение на латыни.

Отсюда так много этимологических игр в ваших текстах? Конечно, но кроме того этимология позволяет совершенно иначе владеть языком, открывает в нем утаенное, неочевидное.

То есть этимология помогает разгадывать мифы? Да, или додумывать их.

Почему вы отказались от канонического романного письма — все-таки романы «Все утра мира» и «Лестницы Шамбора» самые успешные из ваших произведений? Как вы пришли к прозаическому циклу «Последнее царство»? И, кстати, почему последнее царство? Мир, в который рождается человек, то есть сама жизнь — это Первое царство. Когда появляются друзья, знакомые, социальные связи, когда он знакомится с наукой, культурой, то есть когда осваивает язык — это Второе царство. Ну а поскольку я не верю в загробную жизнь, это царство и есть Последнее. Что касается романа… В романе вы очень часто зависите от сюжета, от истории, которая вас ведет и как будто диктует последующее повествование. Мне удалось придумать более свободный, синтетический жанр, в котором логику рассказа диктуют образ и возникающие с ним ассоциации. Если хотите, это письмо психоаналитического или барочного характера. Это другая оптика, позволяющая совмещать разные стили, точки зрения, разные картины в одном повествовательном полотне.

Мне показалось, что книги «Последнего царства» как будто музыкально организованы, как будто это фуга… Да, конечно, но если уж позволять себе музыкальное сравнение, я бы все-таки сравнил этот жанр не с произведениями Баха, который все же слишком рационалистичен, а с симфониями Бетховена.

Кто из писателей, по-вашему, работал в схожей манере? Может быть, Монтень? Нет, все-таки Монтень идет за мыслью, а я исхожу из образа. Монтень не психоаналитичен. Скорее уж имеет смысл говорить о Прусте, но он был замкнут в собственных переживаниях.