«Вне времени находиться невозможно, даже если очень захотеть»
Каково будет соотношение между старыми работами и работами 2000-х на выставке? Вы сами их отбирали? Картины мы отбирали совместно с заведующим отделом новейших течений Русского музея Александром Боровским, исходя из пристрастий и, что существенно, из возможностей: многие мои работы из тех, что мы хотели бы показать, находятся в музеях и частных собраниях в разных городах и странах. Проехать по музеям от Лиссабона до Белфаста или выплатить им страховку – дорогое удовольствие. У коллекционеров просить тоже тяжело. Но в итоге получилась вполне представительная коллекция, мы довольны.
В вашем искусстве, особенно в графике, очень сильны социальные, публицистические мотивы. Вы отделяете себя как художника от себя как писателя и публициста? Где проходит грань? И книги, и картины пишет один и тот же человек: когда я хочу писать книги, то пишу книги, а когда хочу рисовать – рисую. Действительно, в последнем графическом альбоме публицистика присутствует. Не в большей степени, впрочем, чем у Домье (Оноре Домье – французский художник-график XIX века, прославившийся политической карикатурой. – Прим. Time Out). В двух первых альбомах ее гораздо меньше. Альбом «Метрополис» был задуман как рисованный Апокалипсис. Это скорее рукописные книги, инкунабулы, наподобие тех, что делали в монастырях.
Насколько вообще художник может и должен реагировать на проблемы современной жизни? Я не думаю, что есть рецепты. Совершенно не знаю, что именно среднестатистический художник может и должен. Но я не знаю ни одного художника, находившегося вне времени. Вне времени находиться невозможно, даже если очень захотеть. Вопрос в том, как понимать длину этого времени. Крайне вредит понимание «современности» как сегодняшнего дня.
Вы много пишете о кризисе европейского сознания, политическом и культурном. Как этот кризис влияет на искусство? Европейское сознание находится в кризисном состоянии последние две-три тысячи лет. Иногда эпоха кризисов сменяется временами относительного расцвета. А искусство эти колебания и фиксирует.
У вас прекрасная серия портретов отца. Насколько он повлиял на ваше интеллектуальное становление? Отец был моим главным учителем и ближайшим другом. Таким и остался. Я оказался в состоянии жить без него, поскольку он перешел в меня и через меня – к моим сыновьям. Вообще, связь отца и сына – главная скрепа бытия. Важнее ничего нет.