Интервью с Борисом Эйфманом | Театр | Time Out

Интервью с Борисом Эйфманом

Анна Гордеева   22 ноября 2011
4 мин
Интервью с Борисом Эйфманом
После череды балетов, вдохновленных литературными произведениями («Анна Каренина», «Онегин», «Чайка»), Борис Эйфман выпускает спектакль о совершенно реальном человеке. Впрочем, страстей в жизни этого скульптора было много больше, чем в иных романах.

Почему героем вашего нового спектакля стал именно Огюст Роден? Меня всегда интересуют личности, близкие мне не историей их жизни, а биографией духа. Кроме того, я дружил с Леонидом Якобсоном, а Якобсон поставил когда-то серию миниатюр под названием «Роден». Его ожившие статуи – с этим я вырос. Но в своем спектакле я запретил себе оживлять скульптуры – именно потому, что это делал мой учитель. В «Родене» есть лишь попытка языком движения выразить то, что мучило художника при создании скульптур, и эмоции, застывшие в камне. «Когда б вы знали, из какого сора растут стихи, не ведая стыда» – мне близка эта ахматовская тема. Потому что я сам знаю цену тому, что называется творчеством. Я не могу ставить о себе, но когда я обращаюсь к теме Родена, то отчетливо вижу: это то, что я хочу выразить сам, то, что меня волнует. В данном случае это потрясающая дуэль между Роденом и Камиллой Клодель. Страсть, самоотдача, а с другой стороны – творческая ревность, которая в конечном итоге сгубила их обоих.

Как вам кажется, кто был талантливее – Роден или Клодель? Это просто разные виды таланта – как Моцарт и Бетховен. Роден – это Бетховен, это с детства вымученный талант. Взращенный самим человеком дар, который, как губка, впитывал все, что есть в мире. И вдруг девочка в шестнадцать лет – абсолютный гений – уже создает то, что Роден создал всей своей жизнью. Но… можете ли вы представить себе Моцарта, который бы пошел в ученики к Сальери? И переписывал бы музыку Сальери? И жаждал, чтобы учитель написал на каком-то его опусе – «Сальери»? Я думаю, это трагедия Камиллы. Роден шел, как локомотив, и впитывал в себя все. И конечно, он ее поглотил, взяв все, что она могла дать, а она отдавала все, не задумываясь.

Она действительно заболела, или вы согласны с версией, что семья зря отправила ее в психушку? Я думаю, она заболела. Но степень шизофрении бывает разной. У нее было помутнение. На почве дикой ненависти к Родену, болезненного восприятия своей потери, своей трагедии. Она чувствовала, что ее обокрали. После того как она побыла какое-то время в клинике, ее душевное состояние заметно стабилизировалось. Она могла бы жить в родительском доме, быть тихой и послушной и даже что-то лепить. Люди более сумасшедшие, чем Камилла, живут сегодня на свободе. Но мать не захотела ее забрать.

Расскажите об артистах, которые будут танцевать премьеру. Сейчас у нас два состава. Мы планируем, что на премьере будут танцевать Олег Габышев, Анастасия Ситникова, Нина Змиевец. Надо сказать, что внешне Габышев, конечно, не похож на Родена – на него похож Жерар Депардье в фильме, который многие видели, – но мы танцуем не портрет скульптора, мы танцуем его суть.

Какую музыку вы выбрали? Драматические сюиты Массне, Сен-Санс («Пляска смерти», «Каприччио», Первая симфония), Равель («Фортепианный концерт для левой руки» и финал «Дафниса и Хлои»). Меня часто ругают за «нарезку» музыки. Все западные хореографы только этим и занимаются – и их за это хвалят («Какой потрясающий подбор музыки!»), а меня ругают. Но понимаете, мне очень важно самому сочинить балет. У меня авторский театр, и такова моя сущность – я должен выразить себя во всем. В пуговицах на костюме, в свете, который на сцене, в музыке, в драматургии. А когда говорят, что я беру популярную музыку… Это не попытка спекуляции – эта музыка популярна потому, что она гениальна! Падать – так с хорошего коня. Прожить жизнь с гениальной музыкой и попытаться ее открыть – это дорогого стоит.