Интервью: Полина Осетинская | Главное | Time Out
Главное

Интервью: Полина Осетинская

Владимир Дудин   23 января 2008
5 мин
Интервью: Полина Осетинская
Известная пианистка Полина Осетинская выпустила книгу воспоминаний «Прощай, грусть!».

Как вы решились на мемуары в 32 года?

Все произошло помимо моей воли. В сентябре прошлого года, когда я была в Италии, меня настигла эсэмэска от Тани Москвиной стекстом примерно следующего содержания:«Полина, вам надо написать книгу о своей жизни». Я поперхнулась. В тот момент мы неслись по автостраде, ярко светило солнце, жизнь была прекрасна. Я ответила: «Таня, я вас, конечно, уважаю, но нет». Что за бредовая мысль! После чего получила в ответ: «Если эта мысль пришла в голову человеку, совершенно далекому от музыки, значит, это — призыв самой жизни!». А мысль пришла в голову Павлу Крусанову, главному редактору издательства «Лимбус Пресс».

Он поклонник вашего таланта?

.

Кажется, Павел никогда в жизни не слышал,
как я играю. Мысль предложить мне написать
книгу родилась у него то ли из моего визуального образа, то ли из каких-то других соображений. Я долго не соглашалась, к тому же в тот момент мне казалось, что рассказывать правду совершенно невозможно, а сочинять красивую легенду нет смысла. И вообще, писать мемуары в таком возрасте неприлично.

Вы собственноручно написали книгу?

Да, хотя изначально я подписалась на то, что это будет книга диалогов, что-то вроде «Разговоров с Ренатой Литвиновой» Алексея Васильева. В качестве собеседника я представляла только одного человека — Диму Циликина. Но мне вдруг стало стыдно: если на обложке будет моя фамилия, значит, только я должна отвечать за все сказанное. Так я решила писать сама. А Дмитрий уже все это мастерски шлифовал.

Когда вы поняли, о чем будете писать?

Когда мои ближайшие друзья спросили, о чем будет книга, я ответила: «О том, кого в свое время считали вундеркиндом, но кто против вундеркиндства, о том, как обращаешься в пепел и возрождаешься Фениксом». Они решили, что получится ерунда, и посоветовали написать мою личную историю. Я возражала, но начала писать. Многие моменты оказались заретушированы: всю правду рассказывать не то что не имело смысла — это
было бы попросту негуманно.

Правда приукрашена или умалчивается?

Умалчивается. Есть вещи, которые навсегда
останутся семейными скелетами в шкафу. Меня и без того уже начали упрекать в том, что я зарабатываю деньги на грязном семейном белье, ну вот этот любимый жанр в нашей сторонке: «Я не читал, но скажу — осужу». Однако не стану скрывать — книга имела для меня терапевтическое значение. В психологии есть такое упражнение: если что-то мучает, изложи на бумаге, и все пройдет. Или притупится. «Прощай, грусть!» стала для меня лекарством.

То есть вы благодарны тем, кто предложил написать книгу?

Да, все это похоже на провидение.

Насколько ваши воспоминания документально точны?

Я не воссоздавала того, чего не помню. Кроме того, многое было задокументировано — я вела дневник, фрагменты которого использются в книге. Поэтому реальность, которая предстает в тексте, абсолютно соответствует исторической правде. Для написания же красивой легенды у меня недостаточно литературного таланта. Главная интрига книги — конфликт с отцом. Про все это — в книге. В конце концов, я написала ее для того, чтобы в досужих разговорах
никогда более к этому не возвращаться.

Какая реакция может последовать от отца, когда он прочтет книгу?

Вероятно, он уже ее прочел. Но пока никакой реакции с его стороны не последовало, хотя до этого он кричал, что подаст на меня в суд.

Вы к такому готовы?

Конечно. А что остается делать? Назвался груздем — не плюй в колодец.

А с мамой какие отношения?

С мамой — прекрасные. Мы созваниваемся
три-четыре раза в день, несмотря на то, что
она живет в Америке. Книжке мама дала высокую оценку. На днях позвонила мне и сказала, цитируя «Покровские ворота»: «Спасибо за сладостные секунды! Ты не представляешь, с каким ужасом я брала эту книгу в руки, боялась, не хотела ее читать, думала, что это будет кошмар, позор». А мама знает толк в хорошей литературе и очень бережно к ней относится. И, тем не менее, со вздохом облегчения она меня поздравила.

Почему люди так жадны до чужих «историй в деталях»?

Отчасти из-за отсутствия событий в своей
жизни. Лично мне подробности жизни других
людей, если честно, вообще не интересны. Когда при мне начинают сплетничать, почти всегда испытываю неловкость. Но понимаю, что
жизнь многих сосредоточена буквально в одном пространстве, одной точке, и все в их существовании неизменно: один и тот же магазин, одна и та же работа и прочее… Иногда мучительно хочется так пожить. Эта идея для меня утопически привлекательна, но, заживи я так, очень быстро соскучусь по своему колесу.

«Прощай, грусть!» может добавить вам известности?

Эффект от чтения этой книги непрогнозируемый: может быть и положительным, и отрицтельным. Отрицательным — потому что люди, которые давно не слышали меня на сцене, будут питаться не прямым продуктом моей деятельности, а книгой, которая не есть главная форма моего жизнетворчества. Возможно, благодаря книге люди придут на мои концерты. Все же хотелось бы, чтобы месседж шел непосредственно от того, чем я занимаюсь — а я играю на рояле.

Теперь вот еще и писатель…

Помните, у Даниила Хармса: «Кто писатель?
Вы писатель?! А по-моему, вы — говно».

Вы рассчитываете на коммерческий успех книги?

Честно говоря, я ни на что не рассчитываю.
Мне кажется, это должно быть головной болью издательства. Если 100 человек прочтут книгу — хорошо, 200 — отлично, 500 — предел. Но у издателей другое мнение на этот счет, равно как и у тех, кто ее уже прочитал. По мне, если хотя бы 50 человек поймут, для чего
я ее написала, уже хорошо. Понятно, что найдутся те, кто сочтет книгу способом зарабатывания денег, желанием сделать пиар. Только если это и пиар, то пиар на собственной крови, на слезах, на боли, на преодолении.