Лирические герои
Когда-то в прошлой жизни, на первом курсе Университета, я познакомилась с девчонкой, как тогда говорили, из провинции. Вита до этого успела немного поучиться в художественном вузе, но самой верной ее страстью была литература, а именно – поэзия. По городу она ходила в обнимку с тенями символистов и акмеистов, встречи назначала не иначе как «у квартиры Бродского. Ну, знаешь, полторы комнаты?..» Питер знала, пожалуй, получше меня, хоть и удивлялась изменениям, произошедшим за последнее столетие. Мы обе что-то сочиняли, но именно от Виты я узнала, что этого недостаточно. У поэта, писателя или даже журналиста обязательно должна быть «литературная жизнь». Что это за жизнь такая и чем она отличается от общечеловеческой, мне вскоре предстояло выяснить.
Как-то так получилось, что первые точки на этой новой карте сгруппировались вокруг Литейного проспекта. В музее Анны Ахматовой в Фонтанном Доме заседала поэтическая студия Алексея Машевского, куда Вита затащила меня в первую очередь. Собрание было весьма пестрым – помимо романтических девушек-студенток вроде Виты, там появлялись программисты, юристы, мелкие бизнесмены, сотрудники правоохранительных органов и даже один узбекский гастарбайтер. Волшебная сила слова в серьезной степени нивелировала социальные, возрастные, национальные различия. Важно было искусство версификации. Моя родина – русский язык, не иначе.
После студии все шли выпивать в ближайшее кафе «От винта». Там происходил разбор полетов, вспыхивали горячие споры, завязывались романы.
Через несколько месяцев Вита по секрету поведала мне, что настоящие, признанные литераторы обретаются в паре кварталов ближе к Невскому – в кафе галереи «Борей». Они печатаются в журналах, к ним приезжают слависты из-за границы, которые переводят их стихи на английский и пишут о них диссертации. Мы наведались и туда. В «Борее» градус богемности был действительно выше – в углу часами сидел похожий на задумчивую сову поэт Аркадий Драгомощенко, поэт Скидан до сих пор служил кочегаром, поэт Голынко-Вольфсон разводил в своей легендарной литературной квартире тараканов и показывал гостям диван, на котором спал Бродский, поэт Завьялов цитировал античных авторов. При упоминании студии Машевского поэты снисходительно улыбались: «А, они так и пишут в столбик?» Прогрессивным здесь считался свободный стих и философия структуралистов.
Заходили в «Борей» и прозаики – похожий на лесовика Сергей Носов, Павел Крусанов, которому всего ничего оставалось до «Укуса ангела».
В студии Машевского, кажется, не одобрили новых знакомств Виты – «гиперборейцы» здесь считались пижонами, космополитами и халтурщиками, которым попросту лень рифмовать.
Мы некоторым образом смешались – интересно было и там и там, но что делать, если поэты так не выносят друг дружку?
Вскоре я познакомилась с еще одним кружком – группой «Дрэли куда попало». Это были веселые и радикальные ребята. Надо ли говорить, что поэтов круга Машевского они считали пыльными ретроградами, а «гиперборейцев» – невероятными занудами, которые не способны двух слов связать в простоте?
Как-то раз, уже устроившись работать в газету, я после редколлегии заскочила в «Борей» попить кофе. За одним из столиков сидели поэт Митя Голынко- Вольфсон и гастарбайтер Али-Шер из студии Машевского, поэт Сергей Югов из «Дрэлей» разливал коньяк.
Собственно, так оно и устроено в Петербурге – город маленький, друг мимо друга не пройти. Вот и приходится то и дело пить коньяк то с занудами, то с пижонами, то с ретроградами. Безыдейно.
А недавно Павел Крусанов рассказал, как они с Носовым сели где-то в рюмочной – не в «Борее» даже, с ума сойти, в совершенно случайной рюмочной! И тут в кабак завалилась толпа поэтов после какой-то очередной лирической вакханалии, обсела их стол, и полтора часа они наперебой читали стихи! Кошмар, да и только.
Прозаикам, без сомнения, приходится в нашем городе труднее всего.