Северо-западный винтаж

Современности мы стесняемся. Не то чтобы игнорируем – нам за нее как-то неловко. Поэтому уверенность в себе храним, как Воландеморт части души, в разного рода древностях. Срок давности не принципиален: понятно, что побитый имперский фарфор приводит нас в экстатическое состояние, но и советская сумочка из семидесятых тоже вполне себе возбуждает. Степенью потертости мебели мы хвастаем охотнее, чем степенью MBA. Если сделал евроремонт, лучше это стыдливо скрыть молчанием – ты не только никого не впечатлишь, но и рискуешь прослыть человеком поверхностным, малодушным, предпочитающим вечному сиюминутное. От этой самой тяги к вечному мы доходим до разной степени безумия.

Когда художник Анатолий Белкин почуял, что парадную его дома на набережной Фонтанки – почти напротив цирка – собираются наконец отремонтировать, он не пожалел обаяния и денег, чтобы ему разрешили отлить четыре пролета решеток перил по едва сохранившемуся фрагменту «родных» строению. Художник Андрей Белле в ряду из сушеных тыкв прячет фарфоровую голову Ленина – никакого политического подтекста, просто часть коллекции: в ней еще светская хроника начала XX века – альбом «Красавицы», карманный фотоальбом пленного немецкого солдата и номер «Правды» с впервые опубликованным текстом пакта Молотова – Риббентропа. Елена Луковникова, вместе с мужем Вадимом Васильевым она работает над сценографией постановок Антона Адасинского, собирает – вот ведь – ножницы. Город заражает этой своей темой, что насморком в ноябре – сразу и не разбора. Стилист Георгий Карцев, некогда приехав с Сахалина, теперь приглашает на изразцовую плитку в снятой на Казанской площади квартире как на просмотр модного фильма The September Issue. И любовно группирует духи и перья на фоне обоев довоенных времен.

Бизнесмен Игорь Дьяконов вообще взял невиданную доселе высоту – еле уговорив однажды жену оставить в доме приглянувшийся комод XIX века, через несколько лет он уже охотился за неким расписным свадебным столом XVIII века в старообрядческой деревне в Тверской области. Все конъюнктурное при этом в Петербурге нужно отвергать – предметы из квартиры химика Альфреда Нобеля Игорь продал: «В беспородных вещах очарования больше». На его счету также теория «конфликта телевизора и камина», который, разумеется, у нас нужно решать в пользу «несуетных языков пламени», и врожденная нелюбовь к стилизациям: «Любая подделка, подо что бы она ни была сделана, остается фальшивкой. Когда весь дом наполняется ими, он становится ненастоящим. За этим стоит фальшивая сущность человека». Местные дизайнеры интерьеров тоже, разумеется, радеют за «настоящую» сущность. Сергей Ерофеев, оформляя квартиру в доме Лобанова-Ростовских – тот, на львах которого пушкинский Евгений коротал наводнение в 1824 году, убедил бюджет ремонта направить на реставрацию паркета – не новодел по образцам, а чтобы ущерб был заметен, и восстановление «планировочной» справедливости. Которая заключалась, собственно, в том, чтобы отказаться от такого милого излишества, как наличие комнат, и жить в одной, но исторически верной.

Пальму первенства удерживает пока знакомый программист-балетоман (образцовое для города сочетание): в его квартире на углу набережной Фонтанки и Измайловского проспекта, на первый взгляд вполне себе «плазмы» и металл. Но верность «исходникам» он хранит с далеко не петербургской силой воли: для начала он ежедневно обходит стоящую посреди гостиной колонну с полуаркой – она, конечно, мешает, но ведь «так было». Во-вторых, страдает от шума оживленной дороги, но считает, что стеклопакеты для трусов – как пожертвовать оригинальными рамами? Отношения с деревянной, аутентичной дому дверью, у него вообще самые драматичные: ни за что не желая с нею расставаться, после нескольких ограблений он установил дополнительную решетку, но дверь не поменял.

Слабость к вечному в природе петербуржца. По весне надо гулять по дворам – это время капитальных уборок, и, бывает, люди выбрасывают невероятной ценности мебель. Осенью и зимой – обсуждать походы к реставраторам, которые сделают новый шкаф пригодным к использованию, не лишив его следов времени. Вечные ценности, они на то и вечные, чтобы держаться за них как можно дольше.